Шрифт:
— Ладно! Тебе надо взбодриться. Иди в спальню и оденься, а я пока приготовлю чай. Потом мы сядем и поговорим. Я расскажу свою историю, а ты — свою.
— Хорошо. Если такова моя судьба…
— Именно такова она и есть! — объявила Гермиона, поднимаясь.
Хотя росточка она была небольшого, сейчас она походила на величественную божественную матрону. Мамаша и тетушка, безусловно, наложили на нее свой неизгладимый отпечаток. Из-за озорного девчачьего личика проглядывала богиня.
Мне ничего не оставалось делать — только повиноваться.
Так или иначе, отказать Гермионе в помощи я не могу.
6
Юная волшебница впечатлилась моим трагическим рассказом и произнесла:
— Как все это странно.
— Не то слово!
Я пил бодрящий крепкий чай, в который Гермиона добавила парочку особых стимулирующих заклинаний, и с каждой минутой мне становилось все лучше и лучше. Я начинал воспринимать вещи в правильном свете.
К тому же настроение мне сильно подняла Гарния. Мы с Гермионой сидели в тихой столовой, а домомучительница, помещенная в аквариум, уютно пристроилась на подоконнике. Там ей было хорошо. Один свежий воздух чего стоил. Неосторожные любопытные мухи, прилетающие с улицы, немедленно становились жертвой жабьего аппетита, так что все были довольны. Гарнии очень шло быть жабой.
Я восхищался Гермионой. Она сделала то, на что я никак не мог осмелиться, хотя и нередко угрожал домомучительнице волшебной карой. Естественно, если я — мокрое полотенце, мои угрозы женщина-гренадер не будет воспринимать всерьез. Но моя сестрица не склонна бросать слов на ветер.
В общем, пока меня все устраивало.
— Я знаю Фероцию. Я знаю и Ирму. Обе они достойные девушки. Хорошие партии для любого, — сказала Гермиона, пригубливая чай.
— Леопольд так не считает. Во всяком случае, когда речь идет о Фероции, — ответил я. — Она несколько великовата, ты не находишь?
— Это на мужской вкус, — фыркнула юная волшебница. — Если девушка похожа на замковую башню, это еще ничего не значит. Она умна и начитанна.
— Допускаю. Однако речь идет не обо мне. Леопольд наотрез отказывается связать себя вечными узами с банковской системой.
— Леопольд просто болван.
— Согласен. Я вот, например, немногим от него отличаюсь, однако я тоже был бы против, если бы меня принуждали идти под венец разные старые негодяи!
— Вольфрам — его дед.
— Деды тоже могут быть злодеями.
— Если кто-то желает, чтобы его единоутробный внук остепенился, это не значит, что такой человек — злодей, — сказала Гермиона.
— Ты намекаешь, что встала на сторону зла?
— Браул, не строй из себя идиота. Я ни на чью сторону не встаю!
— Но, согласись, Вольфрам вел себя по-хамски, — сказал я. — Настолько свихнуться на старости лет, что наплевать на все правила приличия! Он оскорбил Невергоров, а если бы у него нашлось время, уверен, вспомнил бы и про Скоппендэйлов. Что бы ты тогда запела? В общем, вздорный старикашка вел себя так, словно я лично ему досадил.
— Он мог так решить, потому что вычислил своего внука у тебя в берлоге. Отсюда и подозрения в сговоре. Ты точно не звал Леопольда приехать в Мигонию? Точно не предлагал ему немножечко развеяться?
Я поклялся, что ни в чем подобном не замешан.
— Пожалуй, я попытаюсь разведать у Фероции, что все это значит. Она ничего не говорила мне о планах своего: отца… Непонятно.
— У нее на лице нет ничего такого, что говорило бы о влюбленности в Леопольда?
— Нет.
— А вдруг она даже не подозревает о готовящемся коварстве?
Гермиона смерила меня странным взглядом — словно ребенка, который вдруг заговорил академическим языком, а сам еще даже не встал на ножки.
— Хм… — ответила она, — Хм…
— Не томи меня. Если у тебя есть соображения, выкладывай, — простонал я.
— Что-то за всем этим кроется. Зачем Вольфраму угрожать тебе и намекать о грядущем эпическом противостоянии? Ты ведь не наступал ему на мозоль?
— Я про то же! Он оттаскал меня за ухо, но это было давным-давно, и больше мы не пересекались.
— Но ты мог случайно перебежать старику дорожку, — сказала Гермиона.
— Я уже все допускаю! И какие планы он имел в виду, говоря, чтобы я даже не пытался их нарушить? Речь идет о Леопольде?
— Ты меня спрашиваешь? — надула губки девица.
— А кого же?
— Общаясь с тобой, Браул, я становлюсь такой же дурой! Это заразно.
Я многозначительно кашлянул. Гермиона может называть меня любыми словами, но всему же есть предел.
— Не пыхти. Ты сбил меня с толку. Итак. Леопольд удрал из Гордых Орлов, чтобы провести месяц в Мигонии. Развеяться, покутить и все такое прочее.