Шрифт:
Выйдя на нее, я вспомнил недавно услышанный рассказ промысловика о том, как он однажды возвращался в свое зимовье ночью, а его долго и неотвязно сопровождал тигр. Ночь была темна, амба трещал в кустах рядом, и охотник шел, не помня себя от страха и проклиная зверя. Человек был уверен (по крайней мере, он убеждал меня в этом), что тигр хотел его задавить и сожрать, да боялся ружья.
Я же был склонен считать, что полосатый только любопытства ради следил за человеком, а может быть, просто забавлялся.
Уже под вечер, присев на валежину отдохнуть, увидел семью харз. Четыре пестро окрашенные хищницы, размером с очень крупного сибирского кота, двигались «фронтом» в мою сторону. Они тщательно обследовали на своем пути все — от нор и пустот между корней до крон и вершин деревьев. На моих глазах харзы быстро настигли белку, а через минуту от той остался лишь хвост.
Харзы действовали согласованно, каждая из них знала, где остальные и что делают. Когда одна заметила меня, все семейство, как по команде, скрылось.
21 сентября.Ночью черные тучи сплошь затянули небо. К утру шквальный ветер прижал их к земле и стал рвать о гребни гор. Потом ветер утих и пошел дождь, типичный осенний дождь — мелкий, непрестанный, нудный. Он навевал такую тяжелую тоску, что не хотелось ни спать, ни читать, ни писать. В лес идти бесполезно: за пару минут вымокнешь от пяток до макушки, зверей же, пережидающих непогоду в укромных местах, вряд ли увидишь.
Дождь мог идти и день, и два, и неделю. Сидеть все это время в палатке тягостно — жалко бесцельно терять время. Подумав, решили плыть вниз по Колумбе. Натянуть на себя плащи и плыть.
В полдень были в Мельничном, оставили здесь Юру и Виктора, а мы с Витей поплыли дальше, вниз по Большой Уссурке.
Облегченная лодка по течению шла стремительно. Мелькали деревья, скалы, сопки. На мелких перекатах Витя сбавлял обороты, рывком поднимал из воды мотор, лодка, как с горки, катилась вниз, плескаясь о волны и стуча днищем по гальке, затем мотор снова заводил свою рабочую песню и гнал лодку вперед.
Семьдесят километров по Большой Уссурке до Арму «пролетели» за два часа. Но Арму, как только мы вошли в нее, с ходу охладила наш пыл. Видимо, в верховьях прошли не только сильные, но и затяжные дожди, и сейчас оттуда надвигался паводок. «Высокая» вода мчала вывороченные с корнями деревья, черные корявые карчи, всякий мусор. Как всегда в такое время, могучий поток разбрасывал старые и нагромождал новые заломы, перемывал галечные косы: одни протоки забивались наглухо, другие расчищались.
С большим трудом увертываясь от карчей и плывущих деревьев, лавируя между заломами, «расческами», прижимами и крупнокаменистыми перекатами, мы к вечеру кое-как добрались до устья Микулы. Хотели подняться еще на десять километров, но нас так прижало к залому, что я и сейчас удивляюсь, как не опрокинулась лодка. Все-таки борт ее оказался проломанным. Мы набрали полтонны воды, но все же вывернулись и успели пристать к берегу.
— Хватит. Точка. Храбрость и безумие — это не одно и то же.
Сейчас я сижу в палатке и пишу этот дневник под грохот воды в реке, шорох дождя и Витин храп. Мечется огонек свечи, нудно гудят комары в палатке, скрипит склонившаяся береза… Сырость, кажется, пропитала не только все наши вещи, но и нас самих. Когда же кончится это ненастье?!
22 сентября.В полдень дождь перестал, в разрывах туч показалось чистое голубое небо; вскоре появилось солнце. А ветер все дул.
Пока Витя ремонтировал лодку, я решил побродить по окрестностям. Горы здесь не очень крутые, в лесу по-прежнему сыро. Через горы и лес тянется зимняя дорога, и я прошел по ней километров десять туда и столько же обратно.
Вокруг, сколько видели глаза, царила горная тайга Сихотэ-Алиня. Березы, липы, клены лишь наполовину сбросили свою листву, другие деревья стояли уже оголенные. В лесу стало прозрачно, видимость намного улучшилась.
Обрадовавшись солнцу, ожили и засуетились разные существа, тоже уставшие от долгого ненастья. Пересвистываясь, перепархивали выводки рябчиков, деловито обследовали деревья поползни и пестрые дятлы, цокали изголодавшиеся белки. В ста метрах впереди меня дорогу лениво перешел старый секач, где-то в глубоком распадке не вовремя прокричал изюбр. А может быть, и не изюбр это подал голос, а какой-то охотник умело подул в свою трубу.
По обочинам дороги на грязи сохранились следы кабанов и изюбров, бурых и гималайских медведей и медвежат. В нескольких местах совсем недавно успели отпечатать аккуратные следочки соболи и рябчики. Я пристально всматривался в лес, переводя глаза с белки на рябчика, с дятла на сойку, с бабочки на жука… Всюду жизнь, куда ни посмотри!
Забравшись на вершину горы, я залюбовался бескрайним царством зеленых и голубых гор, между которыми светло петляла и струилась неукрощенная Арму.
К этому самому большому и строгому притоку Большой Уссурки охотники и рыбаки относятся уважительно: зверя и рыбы на Арму много, а плавать здесь трудно и опасно. Одна только так называемая «труба», в каменной горловине которой пляшут крутые большие волны, чего стоит! Лишь опытные смельчаки рискуют входить в нее. Во многих местах река кипит от густо разбросанных в ней крупных камней и обломков скал, здесь нередки опаснейшие прижимы и не менее грозные заломы. И пороги есть, и водопады. Опасная река! А я смотрю на нее сверху и думаю: «Какая строгая красавица!»