3 сентября. Северная оконечность острова Сахалин

Между тем, Соединение вторжения на северный Сахалин чувствовало себя прекрасно. Юные десантники, застрявшие на четверо суток на исследовательских кораблях, днем спали, чтоб не привлекать внимание, а по ночам соревновались в море на предмет боевой физической подготовки. Во время заплывов в открытом море и учебной борьбы в воде погибли восемь человек. Условия были боевые. Их записали как потери в войне. Но салютовать не стали. Настроение царило-приподнятое. Вечерами над кораблями повисали концерты симфонической музыки, настраивающей людей на романтический лад. Потом заплыв, учения в темноте и далее спите до ужина. Затем в день- М шесть транспортов подошли, тихо забрали десантников и высадили их. У японцев была простая боевая задача, ясная всем — и юным и старшим: высадка десанта на севере Сахалина, захват Охи и других опорных пунктов. Так обеспечивался контроль нефтегазовой инфраструктуры севера Сахалина. Но последнее с десантниками уже не обсуждалось. Понятно, что в штабах не в пешки играли, но экономическую составляющую игнорировать не собирались. Даже звездные войны, по мнению командующего японским флотом адмирала Кудо, — это войны за ресурсы. Императорская семья вместе с отделом JF оплакивала погибших в этом пограничном инциденте уже почти сутки громкими слезами на весь мир. От японских потоков дезы шарахались даже самые одиозные агентства. Но войну все же никто не отменял. Связь японцы порвали и себе, и русским, и им ос-

Cestui Елшл Пе+смеиФ*

тавалось действовать по выверенному плану. На втором этапе операции Штаб предписывал наступление десантников на юг к Сахалинскому мосту. Транспортные суда «в свободном режиме» должны были идти в это время к Корсакову, который к этому моменту, вестимо, будет захвачен, а оттуда возвращаться в Японию.

Четыре эсминца группы поддержки ровно к указанному времени 3.06 подошли к группе десантных кораблей, «раскланялись» и встали в морской строй. Эсминцы несли еще десант. Не зря же они приплыли сюда.

Наконец, к 6.00 подвалило соединение прикрытия из четырех крейсеров и двух эсминцев, готовое стрелять, сопровождать и даже что-то высадить, ежели этим русским мало покажется. Вторая волна десанта в районе 6.30 утра была воспринята гарнизоном Оха-Ноглики без всякий радости. Прежде всего, нашим не хватало боеприпасов. В обычном для летней Охи тумане японца, конечно, было занимательно выследить и убить, но они лезли и лезли. Два наших катера они раздолбали прицельным огнем, да и не катера были — так, бутафория одна. Командир роты послал сообщение о потерях к полудню, когда у него кончились и люди, и вертолеты. На одной из нефтяных платформ невесть откуда взявшиеся американцы держались до обеда, пока японцы не запустили к ним переговорщика, того убили, и ситуация провисла. Нефтяники подожгли нефть. Героическая платформа вырвалась из огня на своем вертолете и села на полуострове Шмидта. Потом эти рейнджеры, среди которых было два русских менеджера, как раз и сообщили Маше в Штаб и миру в Интернет о том, «какие, брат, дела». Туман сгущался, мешаясь с дымом. Горящую нефть никто не тушил. Стрелять по берегу вслепую было бесполезно. Корабли ушли, опасаясь поджариться изнутри, да и график развертывания операций второго этапа не ждал. Десантники потеряли свои цели, точнее, цели эти увязли. В Охе было нечего захватывать. Но там стреляли из каждого дома, а из разрушенных стрелять оказалось даже лучше. Взрывать все под корень у десантников не было возможности, да и задачи стереть Оху с лица земли командованием не ставилось. Чеченцы и бандиты в дружбе с ментами превратили Оху в

Сталинград, и грядущее в планах наступление врагов на мост явно захлебнулось. Русские пообещали своим интернациональным братьям по рыбе и нефти куш после войны, и те взяли на себя командование микроотрядами. Эти народности, привыкшие к партизанской войне, не сомневаясь укладывали юных десантников и только дивились: воевать японцам уже некем — детей посылают! Не лезло это в чеченскую голову. В тумане было легко ловить одиночных десантников сетью. Библиотекарша, немолодая, но крепкая тетка, просто надела вошедшему японцу на голову ведро, благо позиция у нее была подходящая — «вид сверху» — и ведро в руках. Он успел выстрелить, но пуля разбила окно, тут хранительница знаний озверела и без суеты уронила на юношу плохо скрепленный книжный стеллаж. Обнаружив струйку изо рта и остекленевшие глаза — следствие удара деревянного стеллажа с томами русских классиков повдоль и поперек тела, библиотекарша проводила себя в архивную комнатку и села подумать о вторжении. Больше всего ей не нравились взрывы. Она подкинула монетку — как лучше уберечься: остаться в невзрачном здании или выскочить и... куды бечь? По всему выходило, что стены, как и родные стеллажи, помогают лучше. Библиотека осталась цела. Ночью женщина разгребла книги вокруг японца, вытащила труп на улицу за дом и помыла пол: не сидеть же в грязи, даже если война. Библиотекарша была одинока и привыкла надеяться на себя. Она устроилась в архиве ца ночь, придвинув к двери старинные стенды городского музея, которые лежали в ее архиве с незапамятных времен. Она даже не стала курить, а прилегла на узкий топчанчик, прикрыв плечи платком, и уснула.

Японцы рапортовали, что взяли Оху, но не признали, что их наступление захлебнулось. Выяснилось, что вторая очередь десантирования промахнулась мимо Ногликов в тумане, вернулась, высадилась, но там тоже не прошло все гладко, и тоже горела нефть. Русские вгорячах раздолбали взрывом дорогу, недолго и простояла выстраданная магистраль: утром хлынул дождь и промоина вышла знатная. Парочка наших КАМАЗов в японских руках застряла в аккурат посредине небольшой глиняной реки. Это для японцев в но-

Cestui Tft^ccMXM* Елшл (Jс+ссмгм+А

вилку, а раньше, когда дожди, люди вообще туг на трое суток застревали, для нас не впервой.

4 сентября 2012 года. Владивосток. Утро

Кирилл, прилетевший из Сеула и севший на ремонтируемый Артем, рассказывал Гному и вице-адмиралу Леонтьеву:

— На Сахалине предполагается Львовско-Сандомирская операция.

Гном кивнул и перевел Леонтьеву:

— Мы в 1944-м предложили немцам на Сандомирском плацдарме сдаться. Немцы ответили стишками на русском: «мы в кольце и вы в кольце — посмотрим, что произойдет в конце». Байка есть такая сю старой войны. У нас теперь тут новая война. Застрелиться можно. Тут воюем. Тут торгуем. Тут доверяем. Тут проверяем.

— Знаю я твою байку, — ответил адмирал. — Ты мне скажи, друг ситный, что у нас с Курилами будет? Как это вы с командующим лодок туда не послали? Хотя бы дизельных. Там подводники в гневе, когда ими чужие командуют.

Они сидели на кожаном диване в приемной.

— Боюсь, «молодая не узнает, какой у парня был конец», господа, — заключил Гном. — Григорича-то отдавать придется. Сахалин меньше жалко, чем Григор'ича. Больше того, что я ему послал по воздуху, там не сядет.

— А что ты ему послал, майор вездесущий?

— Да «Илюшку» с десантом — сесть на брюхо и молиться, чтоб не взорвались. Еще вчера. Как мы с вами договаривались, товарищ командующий.

— Это ты не со мной договаривался, майор. Я за самолеты ответственности не несу, тем паче — гражданские. Это вы там с ВВС разбирайтесь. А Головко шутить не любит. Впрочем, ему тоже не до шуток. Слышали такое? У него горючки в обрез. Война идет, а горючее выбрано... Кем оно выбрано? Ладно. Московских Ханов после войны расстреливать будем, если нас самих не порешат за самодеятельность в международном масштабе. Что там у тебя с Курилами?