— Может, Григоричу пригласить туда ООН или НАТО какое? Больно место хорошее. Центр АТР, - озабоченно ответил Первый. Он шутил, значится, был вполне в ладу с собой и прочими планами.
– Ну, а как ваша челночная дипломатия, господин вице-адмирал?

— Мне бы челнок и другую вселенную, — в сердцах отозвался вице-адмирал. — Здесь японцы ядреную бомбу кинули в небушко, и теперь гадай их следующий шаг. Это называется «высотный взрыв электромагнитного заряда». Японцы все отрицают... Корейцы — тоже в тряпочку, вот Кирилл Андреевич прилетел из Сеула и молчит.

— Ну, я бы тоже отрицал. Корейцы совсем успокоились — не к ним непосредственно прилетело, значит — пронесет. А японцы там - рядышком совсем — тренируют свой Учебный флот. Смех на палке: тут воюют, тут тренируются, тут рыбу заворачивают по браконьерским углам. Ажно корейцы раздулись от предвидения. Мол, на страже мы! Видел я этих стражей! Но хоть оружие предлагают. Сбывают, то есть. На тебе, Боже, что нам негоже...Вертолеты у них, прямо скажем... Но своих-то мы не сделали: каких мог взять — таких поставят, — Кирилл умолк. — Корея сгорит в этом котле. Еще и мы опалимся, — грустно добавил он.

4—7 сентября. Северная оконечность острова Сахалин

— В общем, «пришел Наполеон к Москве сожженной», — объяснял Гном, закончив со своими «лодками», расчетами и прочей магией. Он был доволен Охинской операцией, правда, называл ее на совещании отвлекающей. Уже после войны Гном узнал, что, в довершение ко всему японскому горю, второй временный японский КАМаз расстрелял издалека первый — то ли по недомыслию, то ли что-то там напутали, в общем, поэтому воссоединение десантов не случилось, и, хотя войск в районе было больше, чем все русское население сахалинских северов, бродили враги, зачастую безрадостно и безрезультатно. Туман рассеялся к 7-му числу, в этот день их и выбили с территории, причем задумчивые американцы с героической платформы участвовали в войне вместе с нами, и никто из пятерых янки серьезно при зачистке территории от самураев не пострадал. Японцы, привыкшие к каким-то литературно компьютерным боям, так и не приспособились к русскому партизанскому стилю — «укуси и беги» и, наконец, устали. Охинцы, потерявшие город и половину жителей, всех остальных сразу объявили героями, в том числе в «лучшие люди» попал и «Владленовский» десант с северо-запада, наспех собранный в Приамурье, — как писали в Интернете.

— Ничего себе наспех, — возмутился Гном. — Продуманная тонкая операция. Из Хабаровска все время вопили, что «кто-то пойдет под суд за несанкционированное», но неотвратимо наступало пятое число, четвертый день войны, и Россия просыпалась...

— И «он сказал, держись браток, и я держался», — это говорил Первый в шифровальной, где Маша зашивалась смертельно без Гнома, но все равно кокетничала с бывшим шефом. Гном на сутки отправился командовать вместе с «сушей»: закончил свои «лодки» и на радость адмиралу Веревке четвертого сентября в ночь улетел в Хабаровск. Там он добрался до сухопутного штаба, где у него нашлись дружки, «крыша» и кофе. Он нарушал субординацию и правила полетов. Первый лишь спустя сутки узнал, что Гном с Владленом спелись по своей «Нуль-Т» связи и высаживали десанты на полуострове Шмидта транспортами, взятыми в Николаевске под честное слово, тут же нарушенное, «но уже было поздно». Что там, в Николаевском порту, делали два экраноплана, было совершенно непонятно. «У моста должны быть - как есть под трибунал!» — орал командующий. Но напрасно. Оказывается, Владлен еще два дня назад на «Сесне» вылетел в Николаевск и оттуда руководил погрузкой людей и техники... Никогда прежде он не ходил на эк- ранопланах. Мечтал. Сбылось.

«Атмосфера накалилась, — подумал Игорь, — раз группа распалась по своим задачам, не успевая координировать, просто доверяя, что все остальные впишут нужное в тот же контекст». На Игоре лежала экономика этой войны, и она буксовала, но ехала. Первый с Кириллом вообще удалились в международные таинства. Игорь чувствовал себя племенным быком, на которого вся надежда. А он уже очень устал.

Выжившие на охинской платформе американе транслировали свои интервью всему миру, несмотря на дипломатические ноты и протесты, харисменты и дивертисменты испугавшихся европейцев. Потому что война не кончалась, а они в Европе все еще решали, что же будет правильнее, а Америка не вмешивалась, и конец света витал черным бакланом над Боденским озером, и в европейских церквях как- то жалостливо звонили колокола, словно давая понять, что благородный Старый свет своею гуманистической, но согбенной позою не держит бразды влияния, и из старческой руки они выпадут уже сейчас. А кто подхватит — то неизвестно местному оракулу. Японского ига никто особенно в Европе не ожидал, но непонятное и непредвиденное вдвойне страшно, и средневековое мракобесие исподволь подсвечивало бюргерам чужим солнцем. Какими бы ни были хозяева суперпостиндустриальными, но вассалами оказаться — лучше смерть, - считал гордый Швейцарец, немец и, что уж совсем странно, поляк. И чтобы не бояться, надо воевать: раздолбать, наконец, Россию, ведь всегда все выигрывали именно от ее разгрома. Это была совсем уж странная логика статей и памфлетов ведущих политических обозревателей Европы. Но когда тебе страшно, логика убегает первая, за ней справедливость, а следом летит все наносные «христианские чувства».

Политики по старинке собрались в Генуе. К концу четвертого дня войны Москва приняла, наконец, серьезные решения и к вечеру объявила войну Японии. Поговаривали, что американский посол диктовал, умолял. Убеждал и угрожал «не делать этого». Ох, уж эти русские...

В стране на всех каналах прозвучало: «И летели наземь самураи под напором стали и огня». Страна заинтересованно засмотрела на войну как на первенство мира по футболу. В этот день японцы проиграли по культурным кодам, потому что коды истории страны неисправимых дураков и недостроенных дорог оказались сильнее.

Но «огня и стали», как всегда, не хватало русским. Японцы поднакопили американской военной начинки. Корабли наши помогали суше плохо, а на суше были жалкие крохи необходимых для средней войны войск. И не всегда геройских, видит Бог. Это была не новость для матушки истории и не крах для тетеньки России, Так вечно случалось. Но, написав на своем знамени «только черная година

OtfACji

соберет нас воедино», страна окрестилась и стала разворачиваться в марше. И злобный японский пекинес, обернувшись, уже увидел за спиной настоящего льва. «Однажды японцы уже не ждали нас через Хинган», — задушевно вещал по CNN фантаст Калашников. Альтернативщики вечно оказываются в командировке за границей, когда в стране совсем неальтернативно идет живая война. Писатели и есть...

«Приходил тут один, с головой не в ладах. Прописать обещался в романчике», — пел Арбенин над засыпающим Гномом.

«И такая красивая концовка была бы у этого Сюжета, если бы японские гады не посчитали все заранее и не обозначили в своей доктрине, как эстетику поражения...», — думал Первый. Этого он никогда не говорил адмиралу. «Зачем ему горькие истины?»

Первый все это читал в последнем пойнте Владлена. Интернет-поколение вслед потешному профессору Лири успевало надышаться перед смертью и надышать друзей своими словами. Энтузиазм страны, повернувшейся, наконец, в сторону окровавленного, но пока еще своего Дальнего Востока, Первый ощущал, но проблемы от лома «эй, ухнем!» тоже предвидел. Вот уже Владлен, нарушив приказ, возглавил операцию «Туристы», прошел с отрядом через полуостров Шмидта, седьмого сентября отбил Оху и там погиб. Ничего тупее нельзя было придумать. Аристократическая ветвь их компании сломалась и увяла, гордецов больше не было... Муз и музыки он после себя не оставил. Так, политический дневник последних сообщений. Отправился к Ямамото на блины. Черт. «Аналитики выживают даже при оккупации: просто кормятся у чужих. Радуйся, торговец, закупай мыло!»— с горечью думал Первый. Лордова команда в Приморье уже без всяких приказов из Центра развернула контртеррористические операции по всему фронту, прикрытые, якобы, отсутствием связи. Гном, собака, все знал.