И вот к тому времени, когда мы добрались, наш друг Джереми созрел для чего угодно, но только не для затеи, о которой мы договорились. Поскольку мы непрерывно говорили о ней почти всю дорогу от Абу-Кема до Иерусалима, это дело мало-помалу стало казаться ему таким же скучным и малопривлекательным, как его собственные старые фокусы. С другой стороны, Иерусалим сулил массу развлечений. Мы не провели на квартире Грима и полутора часов, как Джереми с головой ушел в спор. Он явно намеревался нас покинуть. Грим, предпочитающий арабское платье и не надевающий форму без крайней надобности, направился прямо к телефону, чтобы по-быстрому доложить в штаб. Я повел Джереми наверх, дабы сбросить свой экзотический наряд и подобрать ему костюм, более подобающий австралийцу. Однако ничего подходящего не нашлось, ибо вешу я почти столько же, сколько Грим и Джереми вместе взятые. Пока я сбривал черную растительность, каковой мать-природа украшает мое лицо всякий раз, когда я несколько дней пренебрегаю бритвой, он вдоволь надурачился, надевая то, что я ему предложил, и опять влез в свое арабское одеяние.

В это время по узкой улочке к дому, гудя и ревя, подъехал автомобиль. Миг спустя три штабных офицера уже взбегали на крыльцо. Пока все шло хорошо — никакого официоза, все по-доброму, по-человечески и вполне достойно. Троица ворвалась в спальню, улыбаясь до ушей, — и давай друг за дружкой трясти правую лапу Джереми: мол, рады его видеть, счастливы познакомиться, довольны, что он жив и благополучен, и все такое. Даже парни, что прошли всю войну, успели начисто позабыть об армейской волоките, а Джереми еще и предстал перед ними без формы, посему они и вели себя с ним, как полагается вести человеку с человеком. Он отвечал им так, как полагается истинному австралийцу: легко и непринужденно закинул свои ходули на мою постель и заорал, чтобы кто-нибудь принес обществу попить, меж тем как троица забрасывала его вопросами.

Но едва Джереми начал, по их примеру, задавать вопросы, на горизонте появилось первое облачко.

— Послушай, старина, — обратился он к типу, у которого на лацкане красовались скрещенные сабли, — похоже, это был бригадир. — Грим говорит, что я на службе. Где я могу получить увольнение?

Реакция была мгновенной. Они переменились в лице и буквально шарахнулись от Джереми — словно обнаружили у него проказу.

— Понятия не имею. Нет, я что-то не понял… Вы имеете в виду…

— Именно это я и имею в виду, — сухо отозвался Джереми, потому что перемена не осталась для него незамеченной. — Арабы взяли меня в плен более трех лет назад. Теперь война кончилась. Грим говорит: всех австралийцев уволили и отправили домой. А как насчет меня?

— Хм…. Э… Об этом надо подумать. Послушайте, а кому вы сдались?

— Черт возьми, я не сдавался! Я встретил Грима в пустыне и доложил ему по уставу.

— Встретили майора Грима?!

— Совершенно верно, — ответил Грим, появившись в дверях. — Я нашел его в пустыне. И он доложил о себе по уставу. Я отдал ему приказ. Он повиновался. Все как положено.

— Хм…. А как вы поняли, что все сделано как положено? У вас есть доказательства, что он не дезертир? Боюсь, его обвинят в дезертирстве и предадут военному суду. Вероятно, это лишь формальность, но это придется сделать, знаете ли, прежде чем его уволят. Если не удастся доказать, что он виновен в дезертирстве, его оправдают.

— Сколько времени это займет? — спросил Джереми. В его голосе звучал вызов, и это означало: дебаты закончены, начинается драка. Неподходящий тон для решения проблемы.

— Не могу вам сказать, — заявил бригадир. — Мой вам совет: держитесь тише воды, ниже травы, пока не вернется офицер административной службы.

Это был дельный совет, но Грим, стоя позади бригадира, тщетно делал знаки Джереми. Немногие австралийцы ведут себя мирно, когда мира нет. А если близится бой, они готовы его принять.

— Я вас помню, — негромко произнес Джереми, издав сдержанный смешок — он прозвучал подобно боевому кличу в микрофон. — Вы были майором стрелков, которых направили к иорданским хайлендерам. Прекрасная часть, никакого наступления без поддержки. Насколько я помню, вы потеряли двоих — одного змея укусила, другого расстреляли за мародерство. Я прав? Значит, вас произвели в бригадиры… Не тот ли вы штабной, которого послали наказать полк анзаков за то, что парни ввязались в бой без приказа? А мы вас турнули! До сих пор помню, как вы драпали, боясь, что вас подстрелят, ха!

Грим выбрал единственно правильную в таких обстоятельствах линию поведения. Шея бригадира побагровела, и Джереми надо было срочно спасать.

— Обратите внимание, какое жгучее солнце, сэр… Солнце и перенесенные трудности малость выбили парня из колеи. Он страдает от приступов бреда. Может, мне подержать его здесь, пока его не осмотрит врач?

— Хм… Ну, да, пожалуй. Позаботьтесь, чтобы он не пил виски. Скверно. Скверно. Какая жалость…

И троица поспешно удалилась, стараясь сохранить потерянное лицо.

— Рэмми, дружище, — со смехом произнес Джереми, снова растягиваясь на постели. — Не кисни. Верни этого бригадира, и я расцелую его в обе щеки, только держи его покрепче. Слушай, а если врач окажется из тех типов, что выдают пилюли номер девять от контузии, переломов, диспепсии, боли в коленях и ползучего зуда? Если он поклянется, что я чокнутый? Что тогда?

— Грим найдет такого, который поклянется в чем угодно, — ответил я. — Но, вообще-то, у тебя слишком цветущий вид. Нужно облегчить эскулапу задачу. Залезешь под одеяло и сделаешь вид, будто что-то тебя беспокоит.