Обычно принятым ныне разделением богословия является разделение на четыре отдела: 1) богословие экзегетическое, 2) богословие историческое, 3) богословие систематическое, 4) богословие практическое; иногда они сводятся только к трем или даже к двум главным: 1) богословию историческому и 2) систематическому. — Исходным пунктом для богословской науки вообще служат письменные памятники Откровения, священные книги Ветхого и Нового Завета. Непосредственную разработку Писания как первоначального источника богословского знания и берет на себя богословие экзегетическое (сюда относятся так называемые исагогика и критика, с одной стороны, герменевтика и экзегетика — с другой). Задача исторического богословия — изображение истории сообщения человечеству Откровения, с одной стороны, и усвоения его человечеством — с другой (сюда относятся история библейская и церковная). Изложение в системе данных Откровения как высшей истины для мысли и высшей нормы для жизни человеческой, применительно к современной ступени развития христианского человечества и в качестве результата его предыдущей истории, должно дать систематическое богословие, являющееся как бы кульминационным пунктом богословия (апологетика, догматика и этика). Наконец, практическое богословие как вывод из теоретического изучения христианства, его источников, истории и внутреннего содержания дает указания относительно церковно — практической деятельности, имеющей целью проведение данных Откровения в жизнь членов Церкви (пастырское богословие и церковное право, литургика и гомилетика). На экзегетическое богословие высказывается иногда взгляд как на вспомогательную лишь, но не самостоятельную отрасль знания, богословие же практическое имеет прикладной характер теории искусства. Главными отраслями богословского знания во всяком случае является историческое и систематическое богословие.

Церковная история входит в отдел исторического богословия. Чтобы определить ее положение и значение в богословии, нужно определить положение и значение исторического богословия вообще с одной стороны, с другой — частнейшее место, занимаемое ею в последнем.

Необходимость исторического изучения христианства и важное значение его в ряду богословских наук могут быть поняты, если обратить внимание на исторический по существу характер самого христианства как религии. Христианство явилось в мир не как идея, не как результат естественного логического развития, а как факт, как дело или откровение Бога, начавшееся первоевангелием об Искупителе и завершившееся явлением во плоти Самого Бога Искупителя и основанием им Церкви как конкретной исторической величины. Бесполезно было бы стараться проникнуть во внутреннюю сущность его или делать какие — либо практические выводы, оставляя при этом без внимания фактическую его сторону, историю его появления в мире и развития.

Историческое богословие является, таким образом, необходимым предположением и основой систематического и практического; для догматиста, например, знакомство с предыдущим развитием богословской мысли безусловно необходимо, так как он должен считаться с его результатами; историк Церкви, хотя и должен быть богословом вообще, вовсе не стоит в такой зависимости от догматики или какой другой дисциплины.

Что касается другого частнейшего вопроса о положении церковной истории в ряду других богословских наук исторического характера, то первоначально объем исторического богословия вполне совпадал с ней. Как замечено, к историческому богословию, кроме церковной, относится еще библейская история. Последняя, и именно история Ветхого Завета, а не только Нового, рассматривалась прежде церковной (Буддей). Из прежнего времени известны курсы, в которых наряду с новозаветной историей излагается и «церковная» история Ветхого Завета; таков курс реформаторского ученого XVIII в. Венемы (Venema Instit. . . ed. 1777–1783).

Ветхозаветное время, однако, было только подготовительным периодом в устроении Церкви в собственном смысле. Далее, обычно и в настоящее время, в курсы церковной истории вводятся хотя бы общие замечания из евангельской истории, о земной жизни и деятельности Основателя Церкви — Христа, и более или менее подробные сведения из истории апостольской. Но и история устроения Церкви в Новом Завете, жизнь Христа и деятельность апостолов, как изображается она в апостольских писаниях, также собственно должны быть отнесены к библейской истории, как и делает это, например, митр. Филарет. Источники истории этого времени — книги Св. Писания требуют иного отношения к себе и иных методов разработки, нежели источники истории дальнейшего времени. Самые события апостольского периода, не говоря уже о жизни Богочеловека, имеют отчасти иное, принципиальное значение в сравнении с позднейшими. Уже одно обилие материала в данном случае должно было вести к образованию особых дисциплин. У протестантов, например, при их особых интересах к истории первых времен христианства, не только в качестве особых дисциплин существуют евангельская история, «Жизнь Христа» (Leben Jesu) и «апостольская история», но сверх того (с 60–х гг. [XIX в.]) появилась еще и т. н. «Neutestamentliche Zeitgeschichte», «история времени, к которому относятся новозаветные события».

История Церкви христианской, если начинать ее и с послеапостольских времен, имеет слишком много и своего материала, и задача ее слишком широка, поскольку она состоит в том, чтобы по возможности точно и всесторонне изобразить жизнь Церкви в ее последовательном развитии. Жизнь Церкви в каждый данный момент является настолько сложной, и вместе с тем к настоящему времени она оказывается уже настолько продолжительной, что необходимым следствием этого для церковной истории как науки и вместе необходимым условием успешной ее разработки является разделение труда и в ее собственной области. С одной стороны, это разделение находит выражение в ограничении пределов исследования прошедшей жизни Церкви известной географической областью, или хронологическим периодом, когда предметом исследования делается история лишь той или другой поместной Церкви или известного лишь периода церковной истории. С другой — в специальной разработке отдельных сторон церковной жизни и деятельности различных церковных учреждений. Последнее имело следствием возникновение целого ряда богословских наук исторического характера, частью совершенно уже обособившихся от церковной истории. Таковы история догматов и символика, патрология и история христианской литературы, христианская археология, история богослужения и история христианского искусства. Из общей церковной истории выделяется, таким образом, совокупность отдельных исторических дисциплин, объединяемых общим термином исторического богословия, — ив дальнейшем можно ожидать и нужно желать продолжения этой специализации исторического исследования. Сама церковная история продолжает при этом быть объединяющим центром для этих дисциплин и должна результаты детального исследования частных наук соединять в единый цельный и живой образ развития церковной жизни.

Таким образом, значение изучения христианства с исторической стороны, иначе — исторического богословия, прямо вытекает из исторического характера христианской религии. Церковная история была первоначально представительницей этого богословия, причем сюда включалась и библейская. Теперь, когда специализация ученого труда, свойственная и всем другим научным областям, вызвала к бытию и в области исторического исследования христианства целый ряд особых наук, общая церковная история имеет значение связующего центра и основной науки в среде всех этих частных дисциплин.

Ближайшее определение задачи и метода церковной истории вытекает из понятия о сущности ее как исторической науки, и некоторые особые обстоятельства налагаются на церковного историка ее богословским характером.

Задача истории вообще — представить по возможности наглядную картину прошедшего, дать точное и связное, соответствующее действительности, изложение фактов прошедшей жизни. Если бы история стала задаваться другими целями, хотя бы, по — видимому, более высокими и чисто научного характера, не говоря уже о целях практических, она через это только бы лишила себя возможности выполнить свою прямую задачу. По разъяснению покойного В. В. Болотова, уже самое филологическое происхождение слова «история» указывает на отличительные черты исторического знания. С филологической точки зрения , как знание или ведение от корня - лат. videre: «видеть», в отличие от , не предполагает в приобретающем такое знание стремления к проникновению в самую сущность познаваемого. Приобретающий такое знание, исходя из естественной потребности человека иметь вообще знание, ограничивается лишь, так сказать, таким созерцанием объекта, которое не дает повода к сомнениям относительно достоверности познаваемого и в этом смысле вполне удовлетворяет познающего. Другими словами — , созерцание, вовсе не есть знание философское. Соответственно этому и история как наука не есть наука философская. Прямая обязанность ее — описать, так сказать, действительность, совершавшуюся во времени, подобно тому как описательные в собственном смысле науки описывают существующую в данный момент действительность. Обсуждение исторических фактов с философской точки зрения, попытки спекулировать, если угодно, относительно сущности исторического процесса, через то, разумеется, вовсе не устраняются сами по себе и не воспрещаются и для историка; но они относятся уже к области философии истории. И если бы историк, прежде чем точно констатировать и изучить наличность фактов, стал выступать с философскими построениями, он уклонился бы через это от прямых обязанностей, налагаемых на него наукой. Тем более нужно сказать это о тех случаях, когда историк по призванию стал бы преследовать в своей науке какие — либо посторонние для непредзанятого чисто научного исследования цели практического характера, полемические или дидактические. Нужно различать между чисто научным исследованием и приложением его результатов для тех или других практических потребностей. Чем менее будет историк думать об этих посторонних для него и второстепенных целях, тем скорее он достигнет прямой цели — познания исторической истины, и тем вернее будут затем достигнуты и цели второстепенные. Задача истории, следовательно, сводится именно лишь к познанию исторической действительности без преследования каких — либо иных целей. Высшее требование от истории есть требование объективности: история должна быть как бы зеркалом, в котором прошедшая жизнь должна отразиться так, как она протекала на самом деле.

Дальнейший вопрос — об исторической методологии. Предмет истории — явления прошлой жизни человечества — дается извне: история имеет дело с эмпирически данным материалом. Другую область эмпирически данного, кроме проявления духа человеческого, представляют явления внешней природы. Процессы физические подлежат вообще математически определенным законам, отсюда — возможность приложения к исследованию их математики и получение математически точных результатов в науке о природе. История не находится в столь выгодном положении. Ее предмет — психические явления, жизнь и деятельность человеческого духа, и не в отдельном притом индивидууме, а в совокупности и бесконечно разнообразном взаимодействии необозримо громадного числа личностей, — является настолько сложным и своеобразным, что никаких математически определенных законов в этой области, которые могли бы в собственном смысле назваться законами, — не открыто. В целом при этом деятельность духа, нужно думать, и не подлежит законам математики: математические определения составляют функцию самого духа, и он со своей деятельностью стоит по существу выше всякой математики. Во всяком случае, историк лишен возможности при помощи каких — либо данных предсказать в будущем или высчитать в прошедшем совершение того или другого события с той несомненностью, с какой делает это, например, по отношению к затмению астроном, уверенный в действительности высчитанного им факта, хотя бы на деле никому не пришлось наблюдать его. Если считать критерием научного характера науки возможность и степень применения математики к разработке ею своего содержания и соответственно этому математическую точность ее положений, история, очевидно, не может быть названа наукой в собственном смысле (причем ту же участь с ней должны разделить и многие другие науки, имеющие дело с однородными с ней явлениями). Такого взгляда на историю, характерного для математически научно настроенного ума, держался, как известно, В. В. Болотов: история, по нему, не наука в строгом смысле слова (как астрономия или физика), так как не знает законов изучаемых ею явлений и не может высчитывать и предсказывать их; наукой же называется лишь honoris causa, но скорее ее нужно считать искусством, и убедительность выводов ее не логическая, а психологическая.