Все епископы после прочтения 'а нашли его согласным с верой отцев и выразили пожелание, чтобы митрополиты тотчас же подписали его. Через несколько дней, 25 октября (6–е деяние), на заседание собора явились Маркиан и Пульхерия в сопровождении свиты и сановников. После речи Маркиана сначала на латинском, потом на греческом языках архидиакон Аэтий прочитал подписанный уже отцами . Император, уверившись в единодушии всех членов собора, провозглашавших «многая лета новому Константину и новой Елене», объявил, что теперь должен быть положен конец спорам о вере; кто будет под предлогом рассуждения о вере производить волнения, если это будет частный человек — изгоняется из Константинополя, военный — удаляется от службы, клирик — лишается степени; будут назначаемы и другие наказания. Предложив на утверждение собора некоторые мероприятия относительно монашествующих и клириков и дав Халкидонской кафедре титул митрополии, император просил отцев остаться еще на 3–4 дня для решения некоторых дел.

Немногие оставшиеся дни после шестого деяния отцы посвятили рассмотрению дел о Феодорите и Иве и решению вопросов, касавшихся церковного управления. Относительно, по крайней мере, Феодорита вопрос был, собственно, уже более или менее определен раньше: его признал православным папа, к которому он апеллировал, и с этим должны были считаться теперь и представители гражданской власти, и отцы собора. С первого же заседания он присутствовал на соборе. Когда прочитана была из деяний собора 449 г. императорская грамота, устранявшая Феодорита от участия в нем, сановники приказали пригласить его теперь войти в заседание, так как «святейший архиепископ Лев восстановил его в епископском сане и нынешний император повелел ему присутствовать на соборе. Но с той же неприязнью, какую питали к Диоскору восточные епископы и «бывшие с ними» понтийские, асийские и фракийские предстоятели, относились к противнику Диоскора епископы египетские, иллирийские и палестинские. Едва вошел Феодорит, раздались с их стороны крики: «Помилуйте! Вера погибает! Правила его изгоняют! Вон его! Вон учителя Нестория!» Восточные отвечали криком об изгнании вон «манихеев», «врагов Флавиана», «врагов веры». Когда Диоскор заметил: «Зачем изгоняется Кирилл, который им анафематствован?», раздались крики: «Вон Диоскора — убийцу!» Сановники безуспешно пытались прекратить шум, ссылаясь снова на папу, а также на устное свидетельство о православии Феодорита со стороны Максима Антиохийского и указывая, что для взаимных разъяснений с Феодоритом возможность в будущем вовсе не устраняется. В конце концов они должны были почти запретить простонародные восклицания как неприличные для епископов и бесполезные. Феодорит присутствовал потом и на втором заседании и дал разъяснение к одному месту томоса; на четвертом заседании он выразил свое согласие с томосом. Подозрения и недовольство против Феодорита части епископов были настолько сильны, что он не избежал необходимости выступить для оправданий себя на восьмом заседании 26 октября. Заседание открылось требованием епископов, чтобы Феодорит немедленно анафематствовал Нестория. Феодорит просил прочитать свои прошения императору и записки легатам. Отцы заявили в ответ, что не хотят ничего читать, и повторили требование — ясно анафематствовать Нестория и его учение. Ввиду нежелания его сделать это, не представив своих разъяснений, раздались восклицания: «Он — еретик! Он — несторианин; вон еретика!» Тогда Феодорит произнес анафему «Несторию и тому, кто не признает Св. Деву Марию Богородицей, и тому, кто разделяет единого и Единородного Сына на двух Сынов». Сановники нашли, что после этого всякое сомнение насчет его разрешилось и остается епископам лишь возвратить ему Церковь, как это рассудил уже папа Лев. Епископы признали тогда его достойным престола. По требованию отцев тут же произнесли анафему на Нестория (и Евтихия) Софроний Константийский и Иоанн Германикийский и на Евтихия — Амфилохий Сидский.

Более сложным было дело Ивы. В заседании 27 октября (9–е деяние, по латинскому тексту — 26 октября) он обратился к собору с заявлением, что обвинению от некоторых своих клириков он подвергся по интригам Евтихия и содействовавшего ему Урания (который был потом в числе его судей), но Фотий и Евстафий оправдали его и в его пользу писали им другие эдесские клирики: теперь он просил отменить решение Ефесского собора 449 г. и возвратить ему кафедру. По предложению легатов было затем прочитано тирское деяние 25 февраля 449 г. с оправданиями Ивы. Но когда после этого легаты обратились к собору с вопросом: как он думает об Иве, ответом было общее молчание . И сановники отложили решение дела до следующего дня. 28 числа (10–е деяние, по латинскому тексту — 27 октября) Ива опять выступил перед собором с просьбой отменить то, что в Ефесе было постановлено против него в его отсутствие. Отцы признали суд над отсутствующими вообще незаконным. Уже сделано было (Патрикием Тианским) предложение возвратить Иве священный сан, и восточные приветствовали его восклицанием: «Это — правый суд!» Но послышалось со стороны некоторых епископов возражение, что есть обвинители против Ивы (. oi ). По приказанию сановников был допущен на заседание диакон Феофил с тремя другими лицами, который попросил, в качестве улик против Ивы, прочитать принесенные им акты с разбором дела Ивы в Берите (предшествовавшем Тирскому собору примирительного характера) и затем — соответствующую часть актов собора в Ефесе 449 г. Прочитаны были беритские акты (с обвинениями против Ивы со стороны четырех его клириков и письмами его к Марию Персу). Ива попросил тогда прочитать письмо к его судьям «от всего клира» Эдесской митрополии (с отрицанием факта произнесения им слов: «Не завидую Христу…»). Но когда сановники предложили далее читать ефесские акты, этому решительно воспротивились легаты на том основании, что деяния Ефесского собора уже признаны папой не имеющими никакого значения (кроме лишь решения вопроса об Антиохийской кафедре: Максима признал и папа); нужно просить императора запретить законом даже прилагать имя собора к этому сборищу. Отцы, начиная с Анатолия Константинопольского, согласились с этим. Таким образом, как в деле Феодорита не сочувствовавшие ему епископы не хотели слушать его объяснений, так и теперь вмешательством легатов найдено было ненужным до конца и с полнотой расследовать дело Ивы. Началось голосование, и легаты первые заявили, что из прочитанных документов и показаний епископов они узнали о его невиновности (… ), а именно, в частности, по прочтении его письма убедились в его православии ; поэтому ему должна быть возвращена его Церковь, а о Нонне, недавно поставленном на его место, рассудит Максим Антиохийский. Анатолий тоже, ссылаясь на веру судивших его епископов и на то, что было прочитано, признал его свободным от обвинений (… … ), и, так как он подписал определение о вере собора и томос Льва, чуждым всякого подозрения (… … ). С особой решительностью то же заявил Максим Антиохийский ( , … …). Сдержаннее отнеслись к делу многие другие епископы, особенно те, которые сами участвовали в суде над Ивой в Ефесе. По Ювеналию, «божественное Писание повелевает принимать обращающихся: мы принимаем поэтому и от еретиков, посему я нахожу справедливым оказать милосердие и Иве, который притом стар, и возвратить ему, как православному, епископское достоинство» (Фалассий и Евсевий Анкирский — ссылка на тирское деяние и на анафематствование Нестория; Евномий Никомидийский — «прежде злословил Кирилла, теперь опроверг»; Иоанн Севастийский, Василий Селевкийский, Петр Гангрский и др. — «милосердие любезно Господу»). Евсевий Дорилейский заявил, что «когда столько святых отцев возвратили Иве епископство», то согласен с этим и он. На требование собора анафематствовать Нестория Ива выразил полную готовность сделать это и произнес также анафему «на всякого, кто мудрствует не так, как мудрствует этот святой собор».

Тот исход, какой догматический спор получил на Халкидонском соборе, не мог не отразиться весьма существенными следствиями вообще в жизни восточных Церквей. С устранением александрийского монофизитства и антиохийского несторианства утверждается, как идущее средним между крайностями путем, греческое православие. Параллельно с этим теряют свое значение патриархаты Александрийский и Антиохийский и возвышается Константинопольский, в котором объединяются теперь греческие диоцезы и диоцезы Малой Азии — Понтийский и Асийский.

Что касается Александрии и Египта, то прежнее значение Александрийского епископа было теперь совсем сломлено его осуждениями как еретика, и поскольку египетские епископы и паства в массе своей не хотели отказаться от монофизитства Диоскора, Египетская церковь de facto выходила из строя православных Церквей. Значение Антиохии было сильно подорвано еще ранее, во время несторианского спора, в борьбе с Александрией. Кипрская митрополия вышла из — под власти Антиохийского патриарха еще в 431 г. Ювеналий в то же время пытался достигнуть независимости Палестинской церкви от Антиохии, хотя и не имел тогда успеха. Император Феодосии, однако, вскоре утвердил его власть не только над тремя Палестинами, но и над двумя Финикиями и Аравией. Теперь Антиохийскому патриарху, при его добрых отношениях к Константинополю и Риму, удалось лишь отчасти восстановить свои права: между Максимом и Ювеналием состоялось соглашение (7–е деяние, 26 октября, ср. также 31 октября), по которому Финикия и Аравия возвращались Антиохийской кафедре, но три Палестины оставались за Иерусалимским патриархом, который сам являлся вполне независимым от Антиохии. Другие дела Восточного диоцеза, рассмотренные на соборе, власти Антиохийского епископа не касались; пострадали во время предшествовавшего господства сторонников александрийского направления интересы иерархических лиц низших инстанций в этом диоцезе, и дело шло об их удовлетворении (дело по жалобе на захват Евстафием Беритским шести городов Тирской митрополии, 20 октября; по жалобе Савиниана Перрского на захват кафедры Афанасием — 14–е деяние, 31 октября).

Особенное значение имеет Халкидонский собор в истории Константинопольского патриархата. 28–м правилом отцы подтвердили, «последуя во всем определениям св. отцев», 3–е правило Константинопольского собора 381 г. о равных с древним Римом преимуществах «нового Рима» и в то же время предоставили Константинопольскому патриарху власть над диоцезами Понтийским, Асийским и Фракийским, именно право рукополагать митрополитов в этих областях. В действительности же теперь лишь получил каноническую санкцию тот порядок, который фактически уже утвердился более или менее раньше. Уже Иоанн Златоуст и Прокл рукополагали епископов в Ефес; Проклом был рукоположен Фалассий в Кесарию и Евсевий в Анкиру. На соборе, когда разбиралось дело Вассиана и Стефана, одновременно претендовавших на Ефесскую кафедру, и оба были признаны поставленными несогласно с канонами (11–е и 12–е деяния, 29 и 30 октября), и асийские епископы усиленно просили отцев не рукополагать нового Ефесского епископа в Константинополе, константинопольские клирики, ссылаясь на постановление 150–ти отцев, отстаивали преимущество Константинопольской кафедры. Равным образом, при разборе спора между митрополитами Евномием Никомидийским и Анастасием Никейским (титулярным) в Понтийском диоцезе архидиакон Аэтий просил не оставлять без внимания в данном случае и прав Константинополя (13–е деяние, 30 октября).

Вопрос о правах Константинопольской кафедры отнесен был к заседанию 31 октября (15–е деяние), которое предполагалось, вероятно, последним и на котором, нужно думать, сначала были редактированы первые 27 правил (29–е и 30–е заимствованы из 4–го деяния). Гражданская власть принимала ближайшее участие во всем этом деле; оппозиция римских легатов, конечно, была известна заранее. Представители гражданской власти нашли более удобным удалиться с заседания, когда вопрос поставлен был на очередь (очевидно, для того, чтобы не представлять заинтересованной в деле стороны и иметь потом возможность выступить в роли как бы третейских судей между легатами и восточными епископами). Ушли вслед за ними и легаты. Из присутствовавших не все понтийские и асийские епископы согласились подписаться под определением. На другой день, очевидно по требованию легатов, снова состоялось заседание (15–е деяние, 1 ноября) в присутствии сановников. Легаты потребовали прочитать то, что, как они слышали, составлено было в их отсутствие накануне «вопреки канонам» (praeter canones et disciplinam), дабы все видели, справедливо или нет это сделано. Аэтий разъяснил, что «господ римских епископов» представители Константинопольской церкви просили вчера принять участие в обсуждении дела, но они сами отказались, ссылаясь, что не имеют поручения на это; дело обсуждалось с разрешения сановников не тайком и не воровским образом ( , ). Прочитано было затем 28–е правило с подписями. Лукентий заявил, что епископов «обошли» (qua circumventione cum Sanctis episcopis gestum sit — Leo I. De haeresi et hist. Eutych. II, 7, 4) и заставили подтвердить своей подписью каноны, которых нет в сборниках, именно 150–ти отцев, отставив на задний план никейские постановления. Отцы ответили, что принуждения не было , и Аэтий потребовал объявить, какие инструкции ( — mandatum) получили о данном предмете от папы сами легаты. Бонифатий прочитал из записки папы наставление — не позволять нарушать постановления св. отцев и всеми мерами охранять в своем лице достоинство папской персоны (servantes omnibus modis personae nostrae in vobis… dignitatem) (Ibid.), твердо отражая попытки на возвышение кафедры на основании значения городов. Сановники предложили той и другой стороне представить каноны. Легат Пасхазин прочитал 6–е правило Никейского собора в искаженном в пользу Рима виде («Quod ecclesia Romana semper habuit primatum. Teneat autem et Aegyptus»). Co стороны греков прочитано было то же правило в подлинном виде и первые три правила собора 381 г. (из одного и того же кодекса). Затем поставлен был сановниками же вопрос: добровольно ли даны подписи асийскими и понтий

скими епископами, и затем, что скажут те, которые не подписались? Подписавшие отвечали, что принуждения не было; Евсевий Дорилейский сообщил даже, что он читал самому папе в Риме постановление Константинопольского собора, и папа принял его. Из неподписавших Евсевий Анкирский сослался лишь на то, что хиротонии в Константинополе обходятся городам очень дорого, хотя и сам он был рукоположен тоже в Константинополе; Фалассий Кесарийский выразил согласие на сделанное определение. После этого сановники объявили, что из донесений (прошлого заседания) и сделанных епископами заявлений они усматривают, что Константинопольскому епископу по праву должна принадлежать власть рукополагать митрополитов в диоцезах Асийском, Понтийском и Фракийском. Епископы признали это правым судом, прося в то же время поскорее отпустить их с собора. Лукентий заявил, что Апостольский престол не должен подвергаться унижению в присутствии его представителей, и просил уничтожить, что постановлено было в предыдущий день в противность канонам, иначе легаты заявляют свой протест (si alias, contradictio nostra his gestis haereat). Заявление их оставлено было, по — видимому, без ответа.