Дома сел за стол — ложка в рот не лезет. Повалялся на диване, взял с собой бутылку водки и на работу. Примерно через два с половиной часа заходит Володя в пролив, и представьте себе, в лодке у него русалочка: где-то в море выловил. Вся бледненькая, кожа в гусиных пупырышках. Девчонка настолько озябла и устала, что на ногах стоять не может. Вынес я раскладушку, переложил на нее девочку. И пока я не перевел на ее растирку всю свою водку, Митрофаныч с меня не слазил. Я ему говорю, об этом надо непременно рассказать всем, чтобы у ребят боевой дух поднять. А он: «Когда моего духа здесь не будет, тогда и рассказывай. А сейчас ни мне, ни девочке это не к чему». Мировецкий мужик. Никогда таких не встречал.

— Любопытная история. Об этом он не рассказывал.

— Еще расскажет. Только вы уж не подавайте виду, что в курсе дела. Не зря я вам сболтнул?

— Нет-нет, не беспокойтесь. И спасибо за доверие.

— Кстати, теперь уж по секрету от него, — у меня на посту всегда есть фотоаппарат: немножко подрабатываю. Так вот, в тот день, когда они причаливали, я увидел в лодке надувной матрац и, сообразив, что это неспроста, сфотографировал их. Так что у меня будет документальное подтверждение этого факта. А газету с заметкой я передам его знакомой Марье Ивановне.

— Хорошая новость. Володя умеет находить себе друзей. Спасибо.

— А вот и он сам на подходе, — инструктор указал на лодку, огибающую мысок на входе в заливчик. Косые лучи солнца то и дело соскальзывали с налитых силой рельефных мышц гребца, поглядывающего через правое плечо на кромку берега. Зауженная и укороченная спинка стульчика не скрывала крепкого, затянутого в оранжевый пояс смуглокожего торса гребца. Володя согнулся вправо и с носового отсека лодки достал бухточку веревки. Мощный гребок, и лодка наползла на берег у самого причала.

— Степа, принимай швартовый!

Тетя Маша перебирала козий пух. Известие о поспешном отъезде Зои и Владимира застало ее врасплох. Оно огорчило ее. Но она тут же все убрала и немедленно принялась за стряпню. К вечеру запах сдобы витал и на кухне, и в доме. Как ни отказывалась гостья, но стараниями тети Маши огромный пакет был доверху наполнен фруктами и выпечкой. А потом они допоздна пили чай и разговаривали.

Ночью Зою одолевали впечатления прожитого дня. Мысль о том, что она может опоздать к бабушке, с постоянством почтового голубя возвращалась к ней и возвращалась. «Нет. Этому не бывать, — решила она. — Еду в Ольховку. Как-никак в запасе у меня целая неделя. А там — по обстоятельствам».

Тетя Маша, провожая, напомнила ей: «Не забывай, тебя ждет письмо».

Володя, узнав, что они едут в Ольховку, радовался как дисциплинированный ребенок. Сердце Зои тоже сладостно щемило: ведь у бабушки она не была целых семь лет.

Ее поселок был расположен в тридцати пяти километрах от райцентра, где остановился поезд. Дорога туда не асфальтирована, и автобусное сообщение по многим причинам не регулярное. Поэтому сразу после выгрузки она пошла искать попутку. И, к счастью, нашла ее. Водитель ЗИЛа, только что посадивший свою семью на поезд, ехал в нужном им направлении и согласился подвезти. Радовало еще и то, что не встретилось ни одного человека, кто бы им отказал в помощи.

К бабушкиному дому они добрались около пяти вечера. Выгрузившись и попрощавшись с водителем, остались у калитки одни.

Владимир с жадным любопытством осмотрелся.

— Уютное местечко.

Место было действительно завидное: окраина поселка, но не дальняя, занятая под сады и огороды, а лицевая. Дома, стоящие по одну сторону улицы, словно завороженные смотрят своими блестящими глазами на тихие воды красавицы-речки. По обеим сторонам дороги и кое-где по склону берега растут деревья. До воды от забора — метров двадцать. Напротив некоторых домов — дощатые мостки. Вода в реке светлая, с зелеными островками водорослей, течение едва заметное.

— Берег для езды на коляске крутоват, — пробормотал Владимир. — А хорошо бы порыбачить!

— Порыбачим еще, если настроение будет.

— Однако без снасти только блох ловить.

— Удочки — не проблема. Найдем, если надо будет.

Зоя отворила ветхую от времени калитку. Сердце болезненно сжалось. Основательно заросший травой двор; в конце его, вероятно, выросшее из брошенной косточки вишневое деревце; штакетины, прикрученные проволокой к покосившемуся забору, палисадник с единственным буйно разросшимся розовым кустом, свесившимся во двор, — все свидетельствовало о том, что хозяйка состарилась и давно отошла от всяких дел. Жалость и глубокая нежность захлестнули душу девушки. Подумать только, в этом дворе прошло все ее детство.

Оставив Владимира во дворе, Зоя вошла в тихий сумрачный дом. В коридоре пахло плесенью, и почти ничего не было видно. Она с опаской открыла дверь в комнату и первое, что увидела, — огонек зажженной лампадки под образами; от сердца отлегло — жива.

— Бабушка! — с нетерпеливой радостью позвала она.

Гнетущая тишина, начавшая было наваливаться на Зою и уже мурашково коснувшаяся спины, внезапно отпрянула. Нехитрые по своей природе звуки: шорохи, поскрипывание кровати и покряхтывания — наполнили дом жизнью. Зоя нашарила рукой выключатель, щелкнула им — свет не зажегся.