Внезапно кто-то схватил его за плечо. Он вскочил, выбросил вверх руку, сделал шаг влево и, освободившись от захвата, припал к земле, словно загнанное животное.

— Профессор, вы в порядке? — услышал он справа голос охранника. При свете карманного фонаря была видна его довольная ухмылка.

— Что?.. Что это было?..

— Ну разве это не прекрасно! — воскликнул слева другой охранник, подошедший, пока Дэвид поднимался.

— О чем вы это?

— Да о том воодушевлении, которым охвачены эти парни! Радостно видеть такое!

Шумное шествие скрылось во мраке, и на территории университета вновь воцарилась тишина. Вдали, между каменными строениями, смотревшими фасадом на игровые площадки и стадион, проглядывали из-за пустых трибун взметавшиеся ввысь всполохи пламени костра. Футбольный матч был в самом разгаре.

Телохранители Уэбба посмеивались.

— Как дела, профессор? — спросил тот, что слева. — Уловили теперь что к чему? И что мы поделываем здесь?

Вроде бы все вернулось на круги своя. Умолкли наконец эти вопли. Или, может, ему это все только кажется? И отчего учащенно бьется сердце в груди? Чего испугался он; да так, что чуть было не лишился рассудка? Что происходит с ним?

— Почему, оказавшись в толпе, я испытал панический страх? — спросил Дэвид за утренним кофе, когда они с женой сидели в тесной кухоньке арендованного ими старого, викторианской эпохи коттеджа.

— Тебе следует почаще прогуливаться по набережной, — заметила Мари, укладывая сваренное для мужа яйцо-пашот на ломтик жареного хлеба. — Съешь это, прежде чем закурить.

— Послушай, у меня ведь и впрямь есть повод для беспокойства. Всю прошлую неделю я выступал в роли подсадной утки в сколоченном наспех садке. Но ясно мне стало это только вчера вечером.

— Что ты имеешь в виду? — Мари налила в мойку воды и опустила туда сковородку. Потом взглянула на Уэбба. — Тебя сопровождают повсюду шесть человек: четверо, как ты говоришь, охраняют твою особу с флангов, двое других присматривают за тем, что делается впереди и позади вашей группы.

— Я же рассказывал тебе о том шумном шествии, об этом бедламе.

— Но что тут такого?

— Сам не пойму. Мне казалось, будто каждый занимал свое место, а шагали они под бой барабанов. В общем, что-то терзает меня изнутри.

— Может, ты что-то предчувствуешь?

— Думаю, да.

— В таком случае следует проанализировать повнимательнее все твои ощущения: ведь твое предчувствие однажды уже спасло мне жизнь — в Цюрихе, на набережной Гизан. Я хотела бы знать все как есть. Конечно, ты можешь ничего не говорить мне, коль не желаешь, но так все же было бы лучше.

Уэбб разломил желток яйца.

— Представляешь, как легко мог бы любой, достаточно молодой, чтобы сойти за студента, приблизиться ко мне во время той круговерти и выпустить в меня дротик из духового ружья? Убийца заглушил бы звук выстрела кашлем или громким смешком, а я бы получил внушительную дозу стрихнина.

— Ты разбираешься в подобных вещах значительно лучше меня.

— Конечно. И на их месте я поступил бы именно так.

— Нет. Так мог бы поступить Джейсон Борн, но не ты.

— Хорошо, пусть все это будет просто моей фантазией. Хоть суть дела от этого не меняется.

— Что же все-таки произошло вчера вечером?

Уэбб подвигал бутербродом по тарелке.

— Семинар, как обычно, закончился поздно, когда на улице уже было темно. Телохранители привычно обступили меня, и мы двинулись через двор к автостоянке. Неподалеку проходил футбольный матч: никудышная наша команда играла с другой, такой же, в общем, слабенькой, как и та, хоть она и представлялась нашим ребятам соперником довольно серьезным. Толпа болельщиков, спешивших к костру за трибунами, налетела внезапно на нас. Фанаты от спорта кричали, визжали и распевали боевые песни, подзадоривая и распаляя себя. А я подумал, что началось то самое. Для покушения на меня, если уж то предначертано мне самою судьбою, то был наиболее подходящий момент. Поверь, на миг я вновь ощутил себя прежним Борном. Присел, потом отскочил в сторону, стараясь уследить за всеми вокруг. Короче, я едва с ума не сошел.

Дэвид умолк.

— Ну, и что же дальше? — спросила немного погодя Мари, обеспокоенная затянувшимся молчанием мужа.

— Мои стражи глазели по сторонам и от души веселились. Особенно наслаждались происходящим двое из них, охранявшие меня с флангов.

— Выходит, ты испугался лишь оттого, что оказался в толпе?

— Да. Во мне заговорил инстинкт самосохранения. В той толчее я мог бы стать удобной мишенью, о чем и известило меня мое подсознание: мыслить логически я не был способен в то время.

— А что ты думаешь обо всем этом сейчас?

— Не могу сказать ничего определенного. Просто знаю, что в первый момент ужас настолько овладел мною, что все остальное на свете перестало существовать для меня. Лишь спустя несколько секунд, словно дав мне время разобраться в своих чувствах, телохранитель, что был слева, подошел и высказался по поводу происходящего примерно так: «Ну разве это не прекрасно — видеть парней, возбужденных победой! Невольно и сам начинаешь ощущать подъем, не так ли?» Я пробормотал в ответ что-то невразумительное, а потом он спросил — я точно запомнил его слова: «Как дела, профессор? Уловили теперь что к чему? И что мы поделываем здесь?» — Дэвид взглянул на свою жену. — Уловил ли я?.. И что вообще должен был я уловить?