Шрифт:
Выйдя из душа, я позвонила Кирсанову. Мы договорились встретиться утром на нейтральной территории – в кафе. Встреча должна быть плодотворной, но носить неофициальный характер, так как я в этом деле фигурировать не собиралась.
Ну вот, кажется, и все. Пора спать. Завтра понадобится свежая голова. Я добросовестно пыталась уснуть, но мне никак это не удавалось. И только приняв снотворное, которым пользуюсь весьма редко, я забылась тяжелым неспокойным сном.
Утром мы встретились с Кирей. Я ввела его в курс дела: рассказала все, что знаю, о главвраче роддома, назвала адреса «квартир-оранжерей», где взращиваются в тепличных условиях «цветы нашей жизни» на продажу, предоставила информацию о предполагаемой связи этого криминального бизнеса со столицей. Умолчала лишь о выполненном заказе: фамилия Заманских не должна фигурировать нигде. Пусть спокойно живут и воспитывают малыша.
Во время моего рассказа Володя был очень сосредоточен: внимательно слушал, делал пометки в блокноте, задавал вопросы по ходу повествования, потом спросил:
– Танюш, ты, конечно, говоришь не все, что знаешь, поэтому не во все верится. Скажи, ты стопроцентно уверена, что в роддоме существует криминал? Не окажемся ли мы потом в дураках?
– Ну, дураками-то нам быть – не привыкать. Но одно для меня бесспорно – действует некий живой детский конвейер, иными словами, постоянная торговля детьми. Есть такая жуткая цепочка: продавец, молодая мама, попавшая в сложную ситуацию, – ряд посредников – покупатель. Это грязный, но очень доходный «бизнес».
– Да, Тань, еще вопрос: что ты делала у общежития, где убили девушку?
– Скажем так: случайно оказалась в нужное время, в нужном месте и стала случайным свидетелем.
– Ой ли, ой ли! – Киря с сомнением покачал головой. – Кстати, тот «жигуль», на который ты дала наводку, разбился недалеко от места преступления. С такой скоростью, в такой гололед... Водитель в реанимации в тяжелом состоянии. Вряд ли выживет.
– Понятно. Значит, если он умрет, дело закроют...
– Да, если не обнаружится каких-то новых обстоятельств.
Хотелось еще поговорить, ведь мы видимся довольно редко, но Володе пора отправляться на работу, да и у меня было одно неотложное дело. Прощаясь, Кирсанов пообещал:
– Танюш, то, о чем ты рассказала, мы обязательно будем проверять. Если действительно существует этот детский конвейер, его необходимо остановить.
– Нет, Володя, не остановить, а уничтожить. Знаешь, я порой с ужасом думаю об этих несчастных детях, ведь они – кукушата, птенцы, подкинутые в чужие гнезда.
Как им там живется, в этих гнездах?
Вернувшись под крышу своего временного убежища, я набрала номер телефона психиатрической больницы и сообщила врачу о гибели Натальи, сестры их пациентки, Уваровой Ольги. Так как состояние их подопечной было не слишком стабильным, попросила известить ее о трагедии, по возможности смягчив удар. Галина Семеновна еще при встрече произвела на меня хорошее впечатление, поэтому хотелось верить в ее профессионализм, да и просто в человечность. Поэтому, чтобы помочь Ольге, она должна все сделать как надо.
Звонила я от имени сотрудника милиции, разыскивающего родственников погибшей. Не могла же медсестра из роддома, под видом которой я приходила к врачу, знать о происшедшем.
Положив трубку, я облегченно вздохнула. Ну вот пока и все. Буду ждать вестей от Кирсанова. А пока – на дно. Пусть все уляжется...
Остаток дня я пыталась отвлечься от невеселых мыслей, выполняя несложную работу по дому. Главное – сделала генеральную уборку квартиры, так как за два предыдущих дня не смогла выкроить на это времени. Мои хозяйственные потуги не приносили никакой радости, видимо, потому, что все я делала механически, как бы между прочим. А это прочее плотно засело в голове: чувство неудовлетворенности от завершенного дела, если его можно назвать таковым. День тянулся нудно и долго. Состояние хандры не проходило. С таким настроением я и уснула.
ГЛАВА 8
Вечерняя хандра перешла на ночь. Спала я отвратительно и только под утро наконец забылась сном праведника. Разбудил меня яркий солнечный свет, заполнивший комнату. Похоже, природе наконец-то надоело бесноваться и она сменила гнев на милость. Я встала, подошла к окну и невольно зажмурилась от ослепительно белого снега, выпавшего за ночь. Ого! Вчера – ноль, а сегодня – минус десять. Вот это перепады! Кажется, зима намерена основательно вступить в свои права. Ну что ж, через два дня – уже декабрь, пора, все лучше, чем слякоть. На ум сразу же пришло: «Мороз и солнце – день чудесный!»
Я посмотрела на часы и ахнула: «Почти десять! Неплохо я поспала». От вчерашнего настроения не осталось и следа. А что, собственно, случилось? Почему я считаю, что мне что-то угрожает? Что в «стане противника» имеется против меня? О том, что я общалась с Натальей, Борис Леонидович знает; знает, что ребенка, находившегося у нее, я вернула. Но о том, что мне стало известно от Натальи, он не догадывается. О моем личном знакомстве с внезапно исчезнувшими наркоманами – тоже, думаю, нет.
В конце концов, в любом случае, не установят же около моей квартиры круглосуточный «почетный караул», не таков у Бори «штат сотрудников», как выразился мой новый друг Леха. Сколько же можно скитаться? Одного дня бездействия и хандры вполне достаточно.