– Почему он принял это решение? – договорил за шефа Викарсон. – Попытаюсь объяснить... Как я уже говорил, его конек – абстрактные размышления по поводу законотворческих и правовых хитросплетений... Он часто говорил о «массовом стремлении» к равновесию в перешедших всякие границы нарушениях со стороны «Дженис». Оправдывал спорные пункты экономических взаимоотношений необходимостью соблюдать двусторонние интересы в крупном финансировании. А потом заявил, что государство ничем не доказало необходимость жизнеспособной конкуренции...

– И что значит вся эта белиберда? – удивился Алан Мартин. По глазам было видно, что он ничего не понял.

– Доходы чиновника...

– Не имеющие ничего общего с законностью, – сказал Тривейн.

– А вывод? – Сэм откинулся на спинку кушетки. – Или, вернее, выводы? Их два. Во-первых, он мог взяться за изучение этого послания из-за своей любви к абстрактным размышлениям на конкретных примерах человеческого несовершенства... И во-вторых, у него мог быть какой-нибудь иной мотив... Правда, последнее утверждать не берусь. Джошуа – настоящая энциклопедия в юрисдикции, он вполне способен залатать те провалы, которые мы с вами обнаружили...

– Что лучше всего для «Белстар», – заметил Тривейн, помечая что-то в блокноте. – Что еще, Алан?

– Годдард просто вышел из себя, когда вы упомянули сенатора Армбрастера, – помните, как он царапал ногтями стол? Сенатор для него – запрещенная тема... По-моему, он не понял, к чему вы клоните, как, кстати, и я, по правде сказать... Я знаю, что Армбрастер – своего рода бельмо на глазу у больших корпораций, таких как «Дженис индастриз». Годдард не понял вашего вопроса о том, консультировались ли с сенатором по вопросу занятости...

– Армбрастер не получал консультаций, он сам давал их!

– Ну и что? Не понимаю...

– Либеральный сенатор на последних выборах позволил себе выпады в духе нового либерализма!

– Вы не шутите? – широко раскрыл глаза Викарсон.

– Боюсь, что нет... – ответил Тривейн.

– И последнее, о чем я хотел бы сказать, – продолжал Алан. – Все данные относительно авиапромышленного лобби – вранье! У них на все готовы ответы. Они старались убедить нас в том, что их доля в фондах лобби – максимум двадцать два процента. Но по данным самого лобби, компании принадлежат двадцать семь процентов, еще процентов двенадцать скрываются. Если бы я провел дополнительную проверку и связался с «Грин эйдженси» в Нью-Йорке, то нашел бы эти двенадцать процентов! Известно, что «Дженис» усиленно предлагала вложить в лобби минимум семь миллионов, но получила отказ... И вообще, доложу вам, лозунгов и ярлыков, которыми они прикрывают свои отношения, у них больше, чем в каталоге «Сирс рабак»!

«Да, ярлыки... Нация ярлыков», – подумал Тривейн.

– А кто руководит «Грин эйдженси» в Нью-Йорке?

– Арон Грин, – ответил Сэм Викарсон. – Филантроп, покровитель искусств, издатель собственных стихов. Превосходный человек!

– Мой единоверец, – добавил Алан Мартин. – Только он из «наших» в Бирмингеме, а не в Новой Англии, Коннектикут, – там, где мы, евреи, ели свою колбасу или получали по шее от поляков... Все это я записал.

Ярлыки, нация ярлыков...

Эндрю Тривейн сделал еще пометку на обороте конверта.

– Ничего себе, ценная информация, раби Мартин.

– И это после того, как вы убедились в моей эрудиции? Жестокий вы человек, господин председатель!

– Мы ценим вашу эрудицию, Сэм... Не так ли, Алан? Как ценим и ваш изысканный вкус при выборе подарков!

С этими словами Тривейн взял фонарик и нажал на спинной плавник акулы. Однако лампочка в пасти акулы почему-то не загорелась.

– Надо было купить батарейку. Так... Что же намерен сообщить наш ученый советник?

– Чепуху... Забавно, терпеть не могу это слово, а пользоваться им приходится часто. В данном случае оно самое подходящее...

Викарсон встал с кушетки, подошел к телевизору и побарабанил по нему пальцами.

– Что значит «чепуха»? – спросил Тривейн.

– Есть такой термин – no volotore. По крайней мере, это мой термин. – Викарсон повернулся и взглянул на Мартина и Тривейна. – Годдард пригласил сегодня юриста, но тот ни черта не понял, no volotore – ни черта не смог предложить... Правда, Годдард и пригласил-то его только для того, чтобы убедиться, что никаких противоречий с законом нет! Вот и все. И тот, конечно, мало что знает об этом деле.

– Господи, – сказал Мартин, – я опять ничего не понимаю!

– Глупый еврей! – Викарсон запустил в Мартина пустой пепельницей, которую тот ловко поймал левой рукой. – Да это просто прикрытие – наблюдатель, который смотрит на происходящее, словно судья! Он ловил нас на слове и задавал вопросы не по существу, потому что его больше всего интересовали формулировки... Понимаете? Он убедился, что у него не будет проблем. И попомните мое слово: сегодня не было сказано ничего такого, что можно было бы использовать в суде...