Пристроившись на чем попало в разных углах радиорубки, мы молча следили, как Вася Дюжиков перематывал ленту.

— Качество, конечно, неважное, — предупредил он. — Сплошные разряды.

“Остер”! “Остер”!” — перебивая Васю, вдруг раздался крик из динамика, и кто-то быстро заговорил по-английски.

— “Гроу, сообщите, где вы находитесь!” — перевел Володя. “Я не знаю, где нахожусь”, — ответил другой голос, немножко гнусавый и хрипловатый.

— “Я потерял ориентировку и ничего не понимаю… Земля, вы слышите? Гирокомпас тоже вышел из строя… Все приборы отказали. Земля, Земля, вы слышите?” — едва успевал переводить Володя.

Голос летчика вдруг прервался на полуслове, заглох в диких свистах и треске атмосферных разрядов.

Потом вдруг на миг прорезался совсем другой голос.

“Мы потеряли ориентировку, — проговорил он тоже по-английски, медленно и тягуче, словно диктуя. — Мы потеряли ориентировку. Возможно, придется садиться на воду”.

— Это другой самолет, американский. Попал в густую облачность. Но это гораздо дальше, у берегов Флориды, — торопливо пояснил Дюжиков.

“Прошу курс для посадки на воду”.

“Курс ноль — один — ноль, — ответил голос Земли. — Повторяю: курс ноль — один — ноль”.

И вдруг мы услышали снова голос Ленарда Гроу.

— “Земля, я на грани катастрофы… Похоже, окончательно сбился с курса… Не вижу ни одного острова… Повторяю, не вижу ни одного острова”, — переводил Володя.

“Ваши координаты? Хотя бы примерно…”

“Определиться не могу. Я не знаю, где нахожусь. Сбился с курса, сбился с курса. Господи, со мной еще никогда не бывало ничего подобного… Все небо затянули сплошные тучи… В них зияют какие-то черные дыры!”

Женский голос вдруг неожиданно что-то быстро произнес по-испански и тут же по-английски.

— “Развернитесь в сторону запада”, — перевел Володя и пояснил: — Это кубинская станция его пеленгует.

“Я не знаю, где запад… Я не знаю…”

Долгая пауза, потом из динамика опять донесся заглушаемый свистом, прерывающийся голос Ленарда Гроу:

“Все смешалось… Земля, я… Странно… Я не могу определить направление…”

“Гроу, Гроу, отвечайте, отвечайте!”

“У меня осталось мало горючего… Осталось мало горючего… Я отклонился от курса куда-то в сторону… Я не вижу ни одного…”

Молчание. Только свист и разряды.

Потом голос Земли:

“Остер”! “Остер”! Гроу! Отвечайте! Говорите что-нибудь. Мы стараемся вас запеленговать. Говорите хоть что-нибудь”.

“Что?”

“Пойте, черт возьми!”

Мне послышался вроде легкий смешок — и вдруг погибающий летчик начал читать монолог Гамлета.

“Быть или не быть? — вот в чем вопрос…”

Но он тут же прервался и вскрикнул:

“Море выглядит как-то необычно… Оно желтое или серое. Боже! Я, кажется, слепну! Нет, я вижу, вижу… О господи! Только не это! Нет! Нет!”

Молчание. Свист и разряды.

Напрасно взывает Земля:

“Остер”! “Остер”! Мы вас запеленговали! Высылаем два самолета. Держитесь! Держитесь! Вы слышите нас? Отвечайте! Мы вас запеленговали”.

Нет ответа. Молчание. Только бушует магнитная буря, грохочет в динамике, свистит по-разбойничьи.

Начальник рации выключает магнитофон и тихо произносит:

— Все.

Мы долго молчим.

— Какой-то у него тон странный, — говорю я. — Моментами вроде ликующий.

— Выпил для храбрости перед полетом. У них это принято, — хмуро отвечает Дюжиков. — Но все-таки какой крепкий мужик! — Он восхищенно качает головой. — В таком положении Шекспира читать!

— Что же с ним произошло? Почему он стал слепнуть? Что он там увидел такое ужасное? — допытываюсь я.

Мне никто не отвечает. Сергей Сергеевич задумчиво просит:

— Василий Петрович, прокрутите, пожалуйста, еще раз последний кусок. С того места, где он говорит, будто море выглядит как-то странно.

Снова звучат надрывающие душу голоса.

А на палубе мир, покой, тишина, все заняты будничной работой. Заканчивается очередная станция, как ученые называют остановки для проведения серии исследований. Океанографы достают из глубины океана тросы с батометрами и осторожно, словно священнодействуя, разливают воду по колбам и пробиркам. За ними придирчиво наблюдает начальник экспедиции.

— Все же волнение перемешало верхние слои, обогатило воду кислородом, — удовлетворенно говорит Черномор — Суворов, рассматривая одну из колб. И добавляет уже для меня: — Без штормов океан давно превратился бы в безжизненную водяную пустыню.

В гидрохимической лаборатории — строгом и сияющем стеклом царстве — собрались наши самые красивые и милые девушки. Начальник лаборатории Казимир Павлович Бек, худощавый, высокого роста, сутуловатый, в любую жару при галстуке и в белоснежной рубашке, выглядит среди них особенно строгим и даже немножко чопорным, академичным “ученым мужем”. Трудно поверить, что он увлекается автомобильным спортом и нередко принимает, как рассказывал мне, участие в весьма ответственных гонках.