Микроавтобус Грабора отбуксировали от аэропорта до дрянной черной автомастерской на окраине города: хорошо, что не оштрафовали. Ньюарк — черный город, когда-то был белым, теперь стал черным. По такому городу приятно проехаться в солнечный день: много музыки, золота. На окраине всё скромнее. Разбитые телефонные будки, пустые улицы, частый вой полицейских. Место нашли быстро, вышли из машины и все вместе, вчетвером, ввалились в закопченный зал мастерской. Сасси машинально плелся за ними следом. Посередине на железном помосте стоял чей-то голубой «Форд Торрес» года восемьдесят третьего, под ним угрюмо бродил рабочий в красной куртке, которую никогда не стирали и не будут стирать. С длинной изогнутой спицей в руках он был похож на миноискателя: бродил под автомобилем, смотрел себе в ноги, тыча ею в бетонный пол. Хивук подошел к нему, заинтересованно потрогал проржавленный глушитель. Из-за стола в углу помещения поднялся пожилой, серьезный негр с огрызком карандаша в руке; по пути прихватил охотничий фонарь, подошел к Василию, но поздоровался со всеми.

— Трансмиссия, — сказал он. — Работы на четыре дня. — Включил фонарик и посветил в омертвевшие внутренности «Форда». — Это дорого, трансмиссия, — добавил он. — Я умею.

Хивук прошел к машине Грабора, заглянул внутрь.

— Это твоя? Мусоровоз. В нем хорошо возить трупы.

— Фак-т, это ты нарисовал, — громко сказал Василий, обращаясь к работяге. — Ты, наверно, только это и умеешь? Ха-ха.

По всей правой панели микроавтобуса тянулось длинное графити из пяти толстых овальных букв, смутно напоминающих олимпийские кольца.

— Точно ты нарисовал. Ты абориген? Из Австралии? Миру-мир! — Он погладил большой ладонью пыльную обшивку вэна. — Все, Грабор, пындец твоему луноходу.

Рабочий посмотрел на Василия, ничего не сказал, только стукнул несколько раз своим прутиком по громадному зашнурованному ботинку. Он продолжал стоять под голубой машиной, не уходя из-под ее навеса, словно обрел крышу над головой.

— Я могу отправить на свалку, — сказал хозяин.

Василий залез внутрь, выбросил наружу несколько пустых картонных коробок, добрался до манекенов и, взяв их в охапку, вытащил обоих. Увидев знакомые лица, он ребячливо улыбнулся, отнес президентов в наиболее освещенную часть помещения и усадил на засаленный диван, стоящий возле столика начальства. Он положил их руки им на колени, пригладил прическу Джорджу Бушу. Элегантные, представительные мужчины, — с их появлением мастерская преобразилась, даже хозяин перестал сутулиться.

— Джозеф, — представился он.

— Грабор, у тебя есть лишняя тысяча баксов? — закричал Василий. — Забираем вождей и отваливаем. Сегодня хоккей.

Тягач подъехал минут через десять. Холеный парень с усами невероятной длины (когда он подъезжал, закрученный, напомаженный левый ус торчал из окна как антенна) оценил машину в сто долларов. Грабор забрал деньги, похвалил парня за необычную внешность. Направляясь к своему грузовику, Усатый заметил двух сидящих в углу мужчин в галстуках, машинально поздоровался, сделал несколько шагов, обернулся. Джозеф-негр без конца звонил по телефону. Потом преградил им дорогу.

— Я записал ваши номера, — сказал он. — Адрес вашего бизнеса тоже. С вас двести сорок баксов за ремонт.

Хивук действительно рекламировал «Колбасный рай» на дверце своего фургона. Василий Иванович фыркнул, отодвинул негра в сторону, но тот повторил свою угрозу.

— Я на это говно потратил целый день. Я разобрал мотор. У тебя бумажные мозги? — Негр посветил Грабору в лицо своим фонариком. — Покажи мне свою томограмму.

В мастерскую стали скапливаться черные люди. Один за другим, много, человек восемь, может больше. Они заходили, здоровались с Джозефом, потом с президентами. Появилась большая мама с четырьмя детьми, грудничок лежал на ней, зацепившись за свежевыпавшие груди. Она была в розовых бигудях, точно такие же Грабор видел у Лизоньки.

— Как бы твой мальчик не окочурился от бензина, — сказал Василий.

Черный папаша взял монтировку. Вошел толстый негр, представился бывшим полицейским. Ждали кого-то от суда присяжных: улица оживала на глазах.

— О чем ты говоришь, когда я знаю Далинберти. Ты знаешь Далинберти? У него русская жена. Он прокурор этого района.

— Далинберти — дорожная полиция. Не еби мне мозги.

Никто не хотел ввязываться в историю, только Василию было весело, окружающие люди ему не нравились.

— Ты знаешь анекдот про розового голубя?

— Вася, ты мало сидел? — спросил Хивук. — Они мне подожгут магазин. Дай нам десять минут.

— Старичок останется.

Выходя за двери, Грабор подмигнул художнику Рогозину:

— Пару месяцев рабства. Они больше терпели.

Художник осунулся еще сильнее, Грабор вспомнил про его желудок. Жалко. Он посмотрел, как тот прошел сквозь горланящую толпу, сел на край дивана рядом с бесчувственными президентами.