...Море затихло. Густая синь воды в бухте еще бугрилась, но накат уже был меньше, чем утром. Сквозь серые тучи пробилось солнце, и бухта сразу заискрилась. Далеко над водой, сколько хватало глаз, стояла дымка.

«Кажется, не сегодня, так завтра выйдем в море», — подумал Савчук, и от этой мысли на его душе потеплело. Он собрался сойти на соседний корабль, куда час назад ушел Скляров, но тут к нему подскочил рассыльный и сообщил, что его просят к городскому телефону.

— Кто?

— Кажется, женщина. Голос тонкий, нежный... — и матрос улыбнулся, покраснев.

Савчук весь напрягся, когда в трубке услышал голос Юли. Она просила его прийти к ним, очень просила. Однако он сказал ей, что очень занят, что торопится на корабль. Нельзя ли визит отложить на завтра? Но Юля была неумолима:

— Я жду тебя, Женя, ты понял — жду!..

Встретила она его с улыбкой, в которой, как ему показалось, была скрыта печаль; и это насторожило его. На Юле было шерстяное платье цвета спелой вишни, с белым кружевным воротничком. В этом платье она выглядела гораздо моложе своих лет. Золотые сережки с маленькими рубиновыми камешками придавали ее лицу свежесть.

— Женя, спасибо, что ты пришел. Это так важно. Я знала, что ты придешь, и все же волнуюсь. Ты заметил, да? Я чувствую, как горит все лицо. Но ты не обращай на это внимания. Ты как устроился на корабле, хорошо? Вот и прекрасно, лишь бы тебе было хорошо. А чего ты стоишь на пороге? Проходи, голубчик мой, проходи...

Савчук снял пальто.

— У меня очень мало времени. Ты извини, Юля, но очень мало времени.

Она усадила его на мягкий диван.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего страшного. Это должно было когда-нибудь случиться. Она полюбила...

— Кто? — не понял ее Савчук.

— Катя. Полюбила и уехала...

В ее голосе Савчук уловил скрытый упрек и понял: ее угнетает не сознание того, что дочь уехала, а нечто другое, более сокровенное и важное. Юля была сейчас не такой, как всегда, — опечаленная, грустная, и когда на ее губах появилась улыбка, она казалась неестественной.

— Не горюй, Юля, — тихо сказал Савчук. — Это должно было случиться.

Юля встала, медленно прошлась по комнате, потом остановилась у окна. Она собиралась сказать Савчуку что-то важное и не знала, с чего начать. Раньше Савчук плавал на кораблях, жил в одном с ней городе, и ей было тяжело, она всячески избегала с ним встреч. Но когда он уехал в Москву, Юля обрадовалась и считала себя счастливой. Однако со временем она поняла, что не сможет больше молчать. «Надо Жене сказать всю правду», — не раз думала она, и эта мысль с каждым разом крепла в ней.

— Ты сегодня какая-то странная, — сказал ей Савчук. Он тоже встал, заходил по комнате. — Я любил тебя, и если ты не стала моей женой...

Она прервала его, брови ее дрогнули:

— Не надо, прошу... Я не раскаиваюсь в замужестве. Юра очень добрый, и я ни на кого его не променяю. Но не это меня терзает, нет, не это... Я хочу сказать о Кате... — И тут она не сдержалась, заплакала.

Савчук никогда еще не видел ее в слезах, поэтому растерялся.

— Юленька, ну что ты? — Он заглянул ей в лицо. — Успокойся. Ну?

Юля платком отерла слезы.

— Я виновата перед тобой... — Голос у нее сорвался, но тут же снова окреп: — Катя... Она сама догадалась, что ты ее отец. Сама. Письма прочла... Обиделась на меня и уехала. — Она села. — На днях я ложусь в больницу. Все не решалась, да приступы участились. Не знаю, как пройдет операция, — добавила Юля, — мне ведь не двадцать лет, и все может быть. Теперь ты понял?

— Да, — грустно сказал Савчук. — Нет, ты очень суровая женщина...

— И это сказал ты, человек, которого я так уважаю? — Она дышала тяжело, словно ей не хватало воздуха. — С тех пор как родилась Катя, я только и думала о тебе. Днем и ночью — всегда ты стоял перед глазами. Юра видел, как я страдала, но он ничего не знал, да и не мог знать... Потом я родила ему сына...

— Я... Я очень любил тебя и даже сейчас... — Его голос на секунду прервался. — Но ты... ты не знаешь, как я страдал.

— Жека, сознайся, ведь ты ревновал меня?

— Возможно, и ревновал. — Савчук вновь заходил по комнате. — Да, ревновал. Но не к мужу, который погиб, как и мой командир лодки Грачев. Я ревновал к Журавлеву.

— Не надо о нем, — прервала она Савчука. Ее лицо побледнело, а глаза стали влажными. Она смотрела в окно.

Савчук глянул Юле в лицо:

— Нет, мы должны сказать ему всю правду. Он поймет.

— Ты этого не сделаешь, — вырвалось у Юли. Голос ее прозвучал глухо, словно донесся откуда-то из мрачной глубины.