Раненый камень
вернуться

Кулиев Кайсын Шуваевич
Шрифт:

В ХУЛАМСКОМ УЩЕЛЬЕ

Так чисто небо — всех небес небесней,— Что хлынуть хочется слезам из глаз! Оно мне кажется прекрасной песней, Пропетою для мира в первый раз! Я чувствую, на небо глядя, робость, Молчу, как будто все мои слова, Сорвавшись с турьих троп, низверглись в пропасть, Как будто с речью я не знал родства. Иду я по Хуламскому ущелью. Иду, как будто должен по камням Поспеть одновременно к новоселью, К веселой свадьбе и к похоронам. Иду средь белых скал и средь развалин Домов, старинных башен крепостных. Вид очагов погасших так печален, А ведь они пылали для живых. Жестокость, что вела борьбу со светом, Водою мертвой залила огонь… Мой стих, когда не скажешь ты об этом. Погибни, в бездну упади, как конь! Гляди, не бойся. Эти камни стали От горя черными на всем пути. Молчат, как будто от беды устали И слово трудно им произнести. А ты не камень. Плачь же! На колени Стань пред камнями! Зарыдай в золе! Пусть никогда разрушенных селений Ничьи глаза не видят на земле! Разрушенные сакли — как могилы. Судьба, как жестока ты к нам была, Как била по зубам! О, день постылый, Полуразвалин горькая зола! Пойди узнай, под чьими небесами Глаза навек закрыли мастера, Что дерево и камень здесь тесали Для каждого жилища и двора. — Белеют нового аула зданья. Что ж у развалин плачешь ты, поэт? — Не возвратиться мертвым из изгнанья, Не исцелиться ранам прежних лет! Упал я на колени пред камнями И горько плачу о недавнем зле. Нет, не бывать жестокости над нами! Пусть ей жилья не будет на земле! Перевел С. Липкин

В НОЧНОМ УЩЕЛЬЕ

Я на горы смотрю, я глазами искал их,— Не увидел вершин, уходящих во тьму. Я смотрю на старинные башни на скалах, Это башни иль нарты — никак не пойму. Не страшась крутизны, в бездну падают реки. Стук подков — так мне кажется — вторит ключу. Это скачут в лесистой теснине абреки Или сам я, гонимый врагами, скачу? Это черные бурки врагов промелькнули И тотчас растворились в полночной дали? Я припомнил преданье, что слышал в ауле, Вспомнил раны, что долго зажить не могли. Оглашается звоном кинжалов теснина. Кто кого убивает во мраке? В чей дом В черной бурке внесут бездыханного сына? Как черна эта ночь на обрыве крутом! Как отцу моему здесь, в ущелье, кричала, Так спросонок, сова, ты кричишь мне опять… Не боюсь я врага! Не боюсь я кинжала! Мне нужна моя жизнь: дома ждет меня мать! В пене скачет река, побледнев от испуга. Будто враг за ней гонится в душной пыли… Помнишь: кровники здесь настигали друг друга. Помнишь: раны здесь долго зажить не могли… Скалы, разве мои вы не видите раны? Льется кровь моя — остановить не могу! Я на землю упал. Чей там окрик гортанный? Где кинжал? Неужели я сдамся врагу? Нет, почудилось ночью сверкание стали,— Фары встречной машины стремятся ко мне. Это в древнем преданье слова отблистали, Как низринулся в пропасть абрек на коне. Но постой! За скалой чей-то крик, чьи-то стоны. Ты прислушайся, — кто-то кричит и зовет. То не всадник ли стонет, кинжалом пронзенный? Как же можешь ты медлить? На помощь! Вперед! Нет, дошел этот крик до меня, до теснины, Из-за гор древних лет, окровавленных лет. Впереди зажигаются фары машины, И со мною друзья, электрический свет. Как на скалах черны эти древние башни! То не кровной ли мести кинжал за скалой? …Впереди — мой аул и приют мой домашний, Рядом свет, и друзья мои рядом со мной. Перевел С. Липкин

СТИХИ, СКАЗАННЫЕ ЛЕТНИМ ДНЕМ НА ХУЛАМСКИХ ВЫСОТАХ

Как кувшин наполняет вода родника, Неба синь пусть наполнит здесь сердце мое. Пусть оденет меня ваша тень, облака. Пусть мне ветер высот свою песню поет. Глядя вниз, на долину, с родных моих скал, Радость жизни земной, песнь слагаю тебе! На высокий Хуламский взойдя перевал. Поднимаясь по турьей старинной тропе, Песнь слагаю про свет и про радость высот, И про солнце небес, и про травы земли. Славлю мудрость сердец, дерзкой мысли полет, Славлю гордость вершин, что сияют вдали. Перевал Безенгийский пройдя, я внизу Видел пляски форели, что в речке жила. А от белой вершины Башиль-Аузу Несся ливень, как вестник, в аул Думала. И к высотам Хуламским я голос вознес, Отдал счастью и радости светлую дань. Здравствуй, тучка! Опять взобралась на утес? Здравствуй, чуткий фазан, легконогая лань! Человек, что прошел через горы беды, Он как раненый камень, горевший в огне. Я простор озираю с родной высоты, И счастливая песнь возникает во мне. Перевалы печали и боли пройдя, Через горя снега, через посвист и вой, Я с Хуламских высот славлю пляску дождя, Славу счастью пою, славу жизни земной!.. Перевел Н. Коржавин

ИДУЩИМ НА ПОМОЩЬ

Когда начинал я слагать эти строки, Из первой же в небо рванулся орел. Шум крыл я услышал и дерзкий клекот, Из первой же строчки взметнулся орел. …Зима. А отец мои спешит к перевалу, Усы побелели, башлык его бел. Но снова и снова, мужрой [3] разрывая Сугробы, шагает, упорен и смел. Пусть вьюгою полночь бушует сегодня. Пусть ветер ночной заметает пути. Спешит он по делу: там сванский охотник Застрял, — он не может его не спасти! И сван-скалолаз — перевалом он тоже Спешит. Там Чегем, среди снега и мглы. Сейчас не проведать он друга не может: Сорвался вчера его друг со скалы. И, как у Пшавелы в ущелье во время Охоты, в снегу вся его борода. И друг будет рад его видеть в Чегеме, Как сам я друзьям рад бываю всегда. Вы — те, кто проходит зимой перевалом В ту сторону, в эту ли снежной тропой: С друзьями увидеться, чем-то — хоть малым Помочь им, в день горя им выразить боль. Вы — те, кто идет по завьюженным склонам, Пусть дышится трудно, пусть ветер гудит, Кто чести и совести верен законам. Кто смел и, как хлеб, в жизни мужество чтит, Ведите меня за собой, как бывало,— И жизни и слову нужна чистота! Хочу я быть с вами на всех перевалах, И ваша открытость близка мне всегда. Вся жизнь — в перевалах. Снега нависают, Пред каждым сияет его перевал, И люди восходят, друг друга спасая, Взбираясь на гребни бесчисленных скал. В ущелье Гара-Аузу я слагаю Вам эти стихи. Ледники предо мной. Как греет меня беззаветность большая Всех тех, кто идет по тропе ледяной!.. …Когда я стихи эти начал, я помню — Из первой же строчки взметнулся орел, Возник надо мною шум крыльев огромных То в небо из строчек взметнулся орел. Перевел Н. Коржавин

3

Мужра — палка с железным четырехгранным острым ножом.

* * *
Стать бы мне, земля, высокой кручею. Чтоб, щиту надежному под стать, Огненную молнию гремучую До твоей груди не допускать. Стать бы мне, земля, грядою горною. Встретить бурю, не подавшись вспять, Чтоб вовек ни днем, ни ночью черною Ей твоих деревьев не ломать! Перевел Я. Козловский

ЛЮДИ МОЕЙ ЗЕМЛИ

Когда пахали, бурки сбросив. Они в погожий день весны, То были добротой колосьев Их помыслы осенены. Когда в час свадебного лада Они плясали у стола, В них добрый пламень винограда Вздымал незримые крыла. Но если боя дымный полог Вновь над ущельем повисал, Темнели очи их, как порох, Долг чести искру высекал. И земляки мои умели (Народ в горах неприхотлив) Спать на земле, как на постели, Под ухо камень положив. В дороге, под открытым небом Могли насытиться всегда Они сухим ячменным хлебом. Глотком воды из-подо льда. Настоем трав лечили раны. Умели горе превозмочь И от успеха в барабаны Не колотили день и ночь. Перевел Я. Козловский

МОТЫЛЕК

Чтоб умереть, готов ты издалёка Лететь туда, где видишь огонек, И потому тебя певцы Востока Считали неразумным, мотылек! Тебя считали неразумным люди, А я тобой любуюсь с давних лет: Я знаю — ты летишь к тому, что любишь, А более, чем жизнь, ты любишь свет. Я не оплачу жребий незавидный, Сочувствовать тебе я не решусь, К своей любви ты тянешься и гибнешь. Чтоб стать таким, я у тебя учусь. Перевел Н. Гребнев

КОГДА Я УВИДЕЛ ТЕБЯ

Кем это был я? Стольником царским Или невольником в стане татарском, Когда я увидел тебя? Что это было? Беда иль веселье, Кубки блестели иль цепи звенели. Когда я увидел тебя? Вмиг позабыл я о боли неволи И о веселом застолье тем боле, Когда я увидел тебя. Что моя жизнь, что застольные речи, Косы — я помню — стекали на плечи, Когда я увидел тебя! И полюбил в этот век, в этот день я, И позабыл все, что помнят с рожденья: Волю и долг свой святой! Много веков существует на свете, И восхищаюсь я много столетий Вечной твоей красотой!.. Перевел Н. Гребнев