Они расстались, довольные взаимной откровенностью, и Георгий отправился по кругу — в различные главки и отделы. Там народ был менее обходительным, привыкшим к частым наездам с мест. Но раз уж ты оказался в министерстве, надо, пользуясь случаем, хоть что-то выбить. И он ходил из отдела в отдел и выбивал у кого что можно: то лишний буровой станок, то грузовик, то цемент. Даже выпросил немного ватмана. Конечно, тягаться ему с нефтяными «королями» Сибири было трудно — тем все давали куда охотнее, но ведь и он как-никак медный «принц» Урала. Одних подолгу уговаривал, словно толкач-профессионал, других стращал министром, ну, а третьим предлагал взамен что-нибудь лишнее в своем хозяйстве. Что и говорить, на все пойдешь ради того же ватмана, который в экспедициях дороже золота.

В конце дня, как на грех, встретился в буфете с Голосовым. Хотел пройти мимо, но Голосов уже приветливо поднял руку. Сошлись, поздоровались. Все такой же вылощенный, собранный не по-стариковски, ученый был, что называется, в спортивной форме.

— А я вас, батенька мой, ищу! — оживленно заговорил Семен Захарович. — Знаю, что с утра наведывались к министру, все знаю. Но потом исчезли, яко дым.

— Обивал пороги в отделах.

— Что, п о р о ж и с т о у нас?

— Вам лучше знать, Семен Захарович.

— Геолога ноги кормят!

«Зато тебя всю жизнь кормит демагогия», — подумал Каменицкий.

— Давайте присядем на минутку, Георгий Леонтьевич. Или вы спешите?

Георгий сразу не нашелся, что и ответить, и ему ничего не оставалось, как сесть за стол, правда, не круглый, а квадратный буфетный столик.

— Что там у Леонтия Ивановича? Слыхал я, что нашел еще немного руды близ Хомутова. Неистовый разведчик. Ему всюду мерещится руда. Да и то сказать, человеку надо чем-то жить.

— Вот вы, например, живете своими журнальными статьями.

— А что? Как только перестану сочинять, так и концы отдам. Читали последнюю?

— Запоем.

— Все шутите, Георгий Леонтьевич. А дело-то не шуточное. Какую вы там кашу заварили!

— Теперь есть на чем варить: газ собственный.

— Признаться, не думал я, что на Урале столько газа. Это же тюменские масштабы! И как раз вовремя открыли — к началу новой пятилетки. Дорога ложка к обеду.

— Обо всем этом я и прочел с удовольствием у вас.

— Шельмец вы этакий! Все издеваетесь над стариком.

— Но, ради бога, оставьте в покое наш бор.

— Вы что, на денежном довольствии в лесном министерстве?

— Оно и худо, что кое-кто не прочь поделить природу между министерствами. А у нее один хозяин — народ.

— Прописные истины, дорогой коллега.

— Тем паче.

— Миллионы тонн нефти под ногами не валяются. Теперь нефть ищут даже в океанах, не боясь распугать селедку.

— Одним словом, лес рубят — щепки летят?

— Не увлекайтесь, дорогой, двусмысленными формулами.

— Я говорю в буквальном смысле. Как бы не полетели щепки от нашего бора, когда начнут добывать на его просеках эти миллионы. Хорошо, что лесники вовремя подняли тревогу. Но вдоль северо-западной опушки добыча все еще продолжается, горят факелы. Что может быть более несовместимым — вековой лес и эти факелы? Так что вы, Семен Захарович, играете с огнем.

— Куда махнули! Вы молоды и не знаете, что мы с вашим отцом сорок лет играем с огнем. Такова уж нелегкая наша служба.

Георгий промолчал: ну что касается вас, уважаемый профессор, то вам бы только разжигать групповые страсти.

— Не следует, коллега, так сгущать краски, будет целехонек этот заповедник, — уже примирительным тоном сказал Голосов. — Ваш покорный слуга, возможно, в самом деле перегнул палку в полемическом азарте.

— Вы же не беллетрист, с вами считаются.

— Не всегда, не всегда. Наука, она, видите ли, обычно в тени. Вот вы там открыли уйму газа, ходите в героях. А кому какое дело до того, что вашему открытию предшествовали новые теоретические предпосылки...

— Ну, положим, вы-то, Семен Захарович, редко пребываете в тени, — не дослушав, заметил Георгий.

— Не обо мне речь. Я — что? Я консультант.

— Не прибедняйтесь. Вы хорошо чувствуете силу своего оружия.

— Колючий вы, весь в отца. Ну, батенька мой, пойду. Скоро заседание коллегии...

Георгий с облегчением вздохнул: он едва сдерживал себя при встречах с Голосовым.

Поезд уходил ночью, и можно было еще заглянуть к Метелеву, а то обидится Прокофий Нилыч.