Секунданты развернули пледы, и обнаружились четыре блестящих лезвия.

— Сюртуки долой! — скомандовал Брони.

— В их-то присутствии? — указал Куницын на Лизу.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, — заметила та, — я не так мелочна, чтобы показывать наивный вид, будто не знаю, что мужчины являются на свет не в платьях, и боюсь, что, скинув их, они сдерут с себя живьем кожу.

— А в таком случае я с моим удовольствием, — сказал правовед, следуя примеру противника, который же сбросил с себя верхнее платье. — Я забыл, что вы материалистка.

Секунданты вымеривали между тем длину оружия.

— Приблизительно одного калибра, — сказал корпорант. — Выбирайте, господа.

Противники взяли по эспадрону, секунданты также.

— Брр, какой мороз; заметил Ластов, становясь в позицию. — Хорошо еще, что я в одних рукавах, а то можно было бы подумать, что трушу.

Презрительная улыбка пробежала по лицу Куницына; но, воздерживаясь от всякого замечания, он поправил только в глазу стеклышко.

— Что же, господа, — спросила Лиза, — так в шляпах вы и деретесь?

— Оно практичнее, — отвечал поэт, — солнце не мешает, да и тумаки по голове не будут так ощутительны. Одно условие, милый мой, — обратился он к противнику. — Тебе, конечно, также не особенно желательно быть обезображенным; так я предлагаю, не бить в лицо. Хочешь?

Правовед опять усмехнулся:

— Жаль вам своей смазливой рожицы? Пожалуй, так и быть, не трону.

— Я вовсе не нуждаюсь в твоем великодушии, — отвечал Ластов. — Кому из нас двоих, тебе или мне, дороже его смазливая рожа, — подлежит еще сомнению. Разница между нами только та, что я откровеннее тебя и высказал обоюдную задушевную мысль. Впрочем, если хочешь, я отсеку тебе нос; что я дерусь недурно, подтвердит тебе Змеин.

— Да ведь я же говорю вам, что не имею ничего против вашего предложения. Вы хотите только выиграть время.

— Нимало. Я к твоим услугам.

Оружия врагов скрестились. Секунданты стали каждый за своим дуэлянтом, готовые предупредить вооруженною рукою всякий "незаконный" удар противной стороны. Посредница в ожидании предстоящего зрелища, расположилась на ближнем древесном пне.

— Los [85] ! — скомандовал корпорант. Куницын быстро отделил эспадрон от неприятельского лезвия и ударил приму. Ластов спокойно и ловко отвел удар. Правовед замахнулся квартой — и та была отбита. Посыпался еще ряд метких ударов, отпарированных с тем же искусством. Куницын заносится опять квартой; Ластов парирует намеренно слабо, вражеское лезвие соскальзывает к нему на грудь — и на белоснежной рубашке его, ровно по середине груди, выступает явственная красная полоска. Раненый отскакивает два шага назад и опускает оружие:

— Es sitzt [86] !

— Это вы, как секундант победителя, должны были закричать: "Es sitzt"! — наставительно замечает Змеину корпорант.

— На следующий раз не премину. Но теперь не до того: где у нас пластырь?

Правовед, подобно другим, хлопотал около своего побежденного противника.

— Я надеюсь, что ты не опасно ранен? — спрашивал он заботливо, с великодушием победителя.

— По крайней мере, не смертельно, — отвечал с улыбкою побежденный, пожимая ему с теплотою руку. — Однако, черт побери, кусается! — прибавил он, расстегивая запонку рубашки и распахивая грудь.

Лиза даже ахнула: поперек груди зияла довольно широкая рана длиною вершка в два; кровь ручьем бежала из нее. Брони выхватил сверток пластыря и ножницы из рук Змеина и начал вымеривать рану.

— Отойдите, господа, дело мастера боится. Вот если б вы, сударыня, достали водицы, чтоб обмыть рану; там, в корзине, между пивными бутылками, припасена одна и с водой.

Девушка поспешила исполнить поручение. Змеин между тем отвел своего дуэлянта в сторону.

— Не покончить ли на этом? Забава, как оказывается, не совсем безопасная. Кровожадность ваша утолена, цель достигнута — was willist du, mein Liebchen, noch mehr [87] ?

Правовед прищурился.

— Вы это от себя или по поручению господина Ластова?

— Нет, от себя. К чему лишнюю кровь проливать? Еще пригодится. Ведь может же на беду случиться, то на следующий раз будете ранены вы?

Куницын призадумался.

— Так и быть!

Он направился к перевязочному пункту. Там молодой оператор, наклеивая пластырь на рану поэта, задавал последнему серьезную распеканцию.

— Экая рана, подумаешь! Баснословно! Признайтесь-ка откровенно, что последняя ваша парада была скандалезна, из рук вон плоха?

— Чистосердечно каюсь! — весело отвечал пациент. — Лизавета Николаевна, сделайте одолжение, налейте-ка мне vom edlen Gerstensaft [88] , потеря крови ослабила меня.

— Вы действительно бледнее обыкновенного, — сказала посредница, наклоняясь к заветной корзине, чтобы исполнить желание раненого.

— Что вы? Не давайте! — остановил ее Брони. — Недостоин. Вы, государь мой, кажется, забываете, что обещались посвятить одну стычку и мне.

— Вот следующую дерусь за вас. Только сами посудите, как же драться хорошенько, когда вы отказываете даже в крепительном напитке Гамбринуса?