— Можно подумать, ты пробудешь в Англии следующие четыре года.

— Все же я только что купил лошадь.

— И в ту же секунду решил, как распорядишься ею, когда уедешь.

На что намекал Джек? Что не стоит преследовать кого-то, если понятия не имеешь, как поступить, получив вожделенный приз? Или что он вообще не имеет права ввязываться во все это? Беннету не нравилось ни то, ни другое. Оба варианта приводили к одному и тому же выводу: он должен оставить Филиппу Эддисон в покое. А как раз этого он сделать не мог. Эта девушка для него что-то значила. Что-то очень важное. И он не мог отпустить ее — так же как не мог уехать из Африки, не отыскав исток реки Конго.

— Итак? — нетерпеливо полюбопытствовал Джек, не дождавшись реакции.

— Занимайся своими делами и, пока можно, не вмешивайся в мои.

Убедившись, что Арес надежно привязан, Беннет вскочил в седло. Джек последовал его примеру. Некоторое время друзья ехали молча. Конечно, доводы Джека имели смысл. Беннет нигде не задерживался надолго. Никогда. И если Филиппа действительно такая домоседка, привязанная к своим книгам, какой ее считает Джек, значит один из них, будет вынужден поступиться своими интересами. Но он не мог принять столь важное решение за двенадцать дней. Пока он был абсолютно уверен лишь в одном: он хочет ее и намерен сделать все от него зависящее, чтобы ее получить.

— Значит, ты послал ей цветы? — нарушил молчание Джек.

Беннет кивнул:

— Маргаритки. Она захотела именно их.

— И какой твой следующий шаг?

— Думаю, «Олмак».

Джек подпрыгнул в седле и так резко обернулся, что едва не потерял равновесие.

— Господи Иисусе, так ты действительно серьезен?

— Ты даже не представляешь насколько. — Он хотел ее видеть. Немедленно.

— Не думаю, что нам стоит туда идти, — сказала Филиппа, махнув газетой, которую читала.

— Когда «Таймс» описывает еще не состоявшееся мероприятие как, вероятно, самое грандиозное событие сезона, — прощебетала Оливия, сидевшая в другом конце обеденного стола, — мы должны там быть. Все остальные пойдут.

— К тому же мы уже приняли приглашение. — Маркиза жестом попросила лакея наполнить ее чашку чаем и развернула газету.

— Но вы меня не спрашивали, даже не предупредили. А ведь речь идет о празднике, который устраивают лорд и леди Трашелл! — Филиппа продолжала тщательно размешивать свой чай. Она занималась этим в течение последних двадцати минут, но пока не сделала ни глотка. Ее нервы были так напряжены, что, пожалуй, ей не стоило и пытаться что-то проглотить, даже чай. — В честь капитана Лэнгли!

Оливия рассмеялась:

— Если бы мы спрашивали тебя, прежде чем принять приглашение на то или иное мероприятие, нам пришлось бы весь сезон провести в пыльных музеях и книжных клубах.

— Дэвид Лэнгли — сын Трашеллов, моя дорогая, — сказала маркиза, — и, конечно, они устраивают торжество в его честь.

— Но, мама, мы же не посещаем все мероприятия, которые организуют родители для своих отпрысков.

— Дэвид Лэнгли не просто отпрыск, — вмешалась Оливия. — Ты же знаешь, он вернулся из Африки героем, и его чествовали во всей Англии за его книгу.

Филиппа послала сестре выразительный взгляд.

— Поэтому мы не должны идти. Эта книга ставит в неудобное положение капитана Вулфа. Я не хочу поддерживать ни ее, ни капитана Лэнгли.

Маркиза положила ладонь на руку дочери.

— Сложность с отказом заключается в том, моя дорогая, что он может быть расценен как неуважение.

— Определенно так и будет, — согласилась Оливия.

— Ливи, дорогая, ты не принесешь мне голубую шаль? Оливия встала.

— Ты же знаешь, мама, что могла бы просто попросить меня выйти, — с улыбкой сказала она.

— Что ж, тогда выйди, но вернись с моей шалью, — усмехнулась маркиза.

Когда за Оливией закрылась дверь, Филиппа встала и принялась расхаживать по комнате.

— Я буду чувствовать себя предательницей.

— Поскольку капитан Вулф говорит, что ухаживает за тобой?

Филиппа втянула носом воздух и почувствовала свежий аромат маргариток.

— Нет, я думаю, что он действительно ухаживает за мной, — ответила она.

— Но если ты ошибаешься, мы будем выглядеть вдвойне глупо. И не только потому, что открыто, примем сторону капитана Вулфа. Создастся впечатление, что за нашу лояльность заплачена невысокая цена — несколько маргариток и неопределенных обещаний.

«Сотня маргариток».

— Мне трудно поверить, что тот, кем я восхищаюсь, тоже восхищается мной, мама, но я надеялась, что ты в это поверишь.

— Флип, я имею в виду не это. Ты уверена, что готова рискнуть своей репутацией? Тебе двадцать один год. И ты, и Ливи уже могли быть замужем. Насчет Ливи я не беспокоюсь. Но ты… Мне бы не хотелось, чтобы ты окончила свою жизнь в одиночестве.

— Я понимаю.

Филиппа действительно понимала. В обществе ее и так считали странной. А если она публично примет сторону Вульфа, и только потому, что он единственный мужчина, посмотревший в ее сторону дважды, и если после этого он окажется недостойным человеком и откажется жениться на ней, она станет посмешищем.