— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Рассел. — Вы с Эриком?

Хейли вздохнула:

— Чувства скоро перестанут меня волновать.

— Значит, ты такая же и осталась, — сказал Зейн. — И Эрик… Такие же, как вы были у Жюля… Вы такие же, как были. Но Виктор понемногу становится забавным.

— Я всегда был забавным!

— Не-а, — покачал головой Рассел. — Тебе просто казалось. За тобой слишком долго охотились, ты слишком много воевал, но теперь… Даешь слабину, дружище.

— Посмотрим.

Я обеими руками впился в руль автомобиля. Так мы промчались шестьдесят миль за час по ночному шоссе.

— Вот это да! — заорал Рассел.

Зейн рванулся вперед с заднего сиденья.

Но я отшвырнул его и снова намертво впился в баранку.

— Ну что, забавно? — спросил я. — Ха-ха! А может, недостаточно забавно?

Зейн, видный мне в зеркале заднего вида, нахмурился.

Тогда я спросил:

— Эрик?

Приказу надо повиноваться, даже если он отдан младшим по чину.

— Вик держит рулевое колесо коленками, — сообщил Эрик с пассажирского сиденья за мной.

— Хорошо, что напомнили. — Хейли стала рыться в своих вещах. Включила фонарик. Страницы толстой книги, которую дал ей Жюль, переворачивались шурша. — Я так и думала. Рассел, знаешь, что это были за белые пилюли?

— Да, я одну принял.

— Это противозачаточное.

— Что?!

— Теперь можешь не волноваться, когда кто-нибудь скажет «хрен тебе в задницу», — прокомментировал я.

— Вы только поглядите! — заорал Зейн. — Вик становится все забавнее.

— А я чувствую, что меня поимели, пусть и фигурально!

— Что ж, — ответил я Расселу.

— Если тебя оттрахали, — сказал Зейн, — то лучше подумай о той девчонке в школе рядом со «Старбаксом», которая за несколько долларов бросила свои таблетки в наш стаканчик.

— Любители, дилетанты, — вздохнул я.

— А как насчет нас? — спросил Рассел. — Мы были профессионалами, но теперь…

— Мы занимаем прежнее положение, — сказал Зейн. — Доктор Ф. настаивал, что, от какой бы травмы мы ни свихнулись, мы все равно оказались в такой же заднице из-за генной инженерии или какой-то еще предрасположенности.

— Значит, надо сначала сойти с ума, чтобы стать психом? — спросил я. — Какая-то чепуха получается.

Покрышки нашего автомобиля ровно шелестели по дороге, ночь явно оставалась позади.

Рассел передал Эрику один из своих дисков. Наш инженер поставил его в проигрыватель угнанной машины, и вот уже Брюс Спрингстин из альбома «Небраска» разъезжал на угнанной машине и просил полицейских не останавливать его.

«Каждый стремится бежать? — подумал я. — Так почему же мы все такие одинокие?»

Лицо Эрика высвечивали огни нашей приборной доски.

— Эй! — сказал я ему. — Там, в городе, у Жюля. Ты выглядел ужасно.

Его так бросило в краску, что мне показалось — на доске вспыхнул еще один прибор.

— Выступил-таки со своим телескопом.

— Леонардо да Винчи, — ответил Эрик.

— Что?

— Это уже придумали до меня. Вроде он.

— О, от этого в жизни много зависит, и, прости, я думаю, что выступить с такой штукой под дулом пистолета — заслуга ничуть не меньшая!

Я почувствовал, как он ухмыльнулся.

И вот я веду угнанную машину, везу команду психов, церберы идут по нашему следу, а справа от меня сидит Леонардо да Винчи.

— Некоторым парням везет, да и только, — улыбнулся я.

«Ой-ой-ой!» — подумал Эрик, вспомнив тот далекий и давно прошедший день, когда все в его жизни пошло наперекосяк; его швырнули в кресло, и стальные браслеты с электронным замком намертво сковали его руки. Худо дело, когда полицейские гориллы, появившиеся из песчаного смерча на стройплощадке, оттащили его в сторону от остальных иностранцев, которыми был забит грузовик. Худо дело, когда они напялили ему на голову черный мешок. Зашвырнули в машину. Потом везли куда-то несколько часов. Худо дело, когда они выволокли его и, не снимая черного мешка, потащили в какое-то укрепленное место, провонявшее оружейной смазкой и цементом, ржавчиной и мочой. Худо дело, когда, пошатываясь в своем черном мешке, он слышал крики, пронзительные вопли. Пистолетный выстрел. Худо дело, когда его просто-напросто спихнули с лестницы. Но совсем худо стало, когда они плюхнули его в металлическое кресло, намертво приковав к нему высокотехнологичными наручниками. Это, это было хуже всего.

— Вы в «Белом льве», — произнес мужской голос. По-английски. С иракским акцентом.

Черный мешок сорвали с головы Эрика. Режущий свет заставил зажмуриться.

«Очки? — подумал Эрик. — Остались у них мои очки или нет?»

Он видел вокруг неясные, размытые пятна. Тюремная камера. Без окон. Зажимы приковывали его к металлическому креслу, стоявшему перед деревянным столом с изогнутой, как змея, лампой. За столом примостилось еще одно расплывчатое пятно, похожее на мужчину в защитного цвета униформе.