Через несколько часов Мэри снова пришла в себя, на этот раз она бредила. Она назвала Анну «Том» и потребовала еще пороха для какого-то призрачного сражения. Еще мгновение она сражалась, ее руки комкали промокшую одежду Анны, потом губы сложились в какую-то смущенную улыбку и она стихла.

Анна склонилась над ней, неожиданное спокойствие Мэри привело женщину в ужас. Она коснулась ее щеки, все еще горячей от лихорадки, и увидела одинокую слезу, выкатившуюся из-под сомкнутых ресниц.

Анна отскочила назад и, сжав кулаки, стала бить в стену камеры, вне себя от ярости и отчаяния, пока, обессиленная, не сползла на холодный пол, тихо рыдая.

Ей позволили сопровождать тело Мэри под охраной шести вооруженных солдат. Утром четвертого декабря Мэри Рид похоронили в неосвященной земле у церкви Святой Катарины. Не было ни звона колоколов, ни службы, и никто, кроме Анны, не оплакивал ее. Один священник предложил свои услуги, но предупредил, что не сможет прочитать христианскую молитву над могилой Мэри, и Анна с нескрываемым презрением прогнала его. Она стояла у края могилы одна, не считая шестерых охранников и единственной черной-вороны, которая парила так низко, что Анна могла разглядеть ее желтый клюв. Шелест листьев напоминал ей звук прибоя. Она прошептала несколько слов прощания. Долгие месяцы смерть ходила за ними по пятам, теперь она столкнулась с Мэри лицом к лицу и забрала ее. «Что ждет меня, — думала Анна, — теперь я одна должна встретить свою смерть». На обратном пути она почувствовала, как впервые повернулся в ее животе ребенок, как будто хотел посмотреть через ее плечо на зияющую могилу.

На следующий день пришел Майкл. Он уже давно перестал притворяться, что навещает только Мэри, и, в конце концов, губернатор узнал, что он также подает прошения, касающиеся жизни Анны. Майкл всеми силами старался успокоить Анну.

— Она была моей единственной настоящей подругой, — говорила Анна печально и взволнованно. — А я ей уделяла так мало внимания за последние две недели. Я была полностью поглощена собственной болью, собственными планами, я даже не пыталась смягчить ее отчаяние.

Майкл, не пытался внушить ей, что смерть Мэри — это даже к лучшему, потому что оба знали, это — ложь.

— Теперь для нее все кончено, Анна. В действительности, для нее было все кончено с того момента, как вас захватили. Ты же сама рассказывала.

— Да, это верно. Она была сама не своя. Уже с тех пор, как не стало Тома.

Мужчина протянул руку и нежно коснулся ее лица. Она почувствовала, что тянется к нему всем телом.

— Клянусь, я не позволю, чтобы ты умерла. Несмотря на свою тоску, Анна улыбнулась. Потом вздохнула и отвернулась от решетки.

— Как знать, Майкл. Мэри верила, я же никогда не разделяла эту веру. Возможно, она нашла лучшую каюту из всех, которые были в ее жизни.

— Большинство верит в это, девочка. Но то, что женщина называет концом света, бабочка называет жизнью.

— Я очень рада, что ты не упоминаешь имени Бога, Майкл. Сейчас я не хочу его слышать, по крайней мере, пока я в этой дыре.

Он улыбнулся:

— И это как раз то место, где ты о нем чаще всего слышишь. В этом кромешном аду, сотворенном руками человека. Ну а теперь отвлекись от мыслей о Мэри. С тобой все будет по-другому. Она в последний раз оказала тебе большую услугу.

Анна насмешливо взглянула на него.

— После ее смерти я убедил губернатора позволить тебе пользоваться некоторой свободой. Тебе будет разрешено каждый день совершать прогулки, тебя будут лучше кормить, чтобы поддержать твои силы и силы ребенка.

— Да, — Анна с отвращением скривила губы, — силы для виселицы. Он не захочет отступать.

— Возможно, — сказал Майкл, — но какова бы не была причина, мы обратим ее в преимущество для нас. Это всего лишь один шаг, Анна, но он приближает нас к двери.

Анна пренебрежительно пожала плечами.

— Неужели ты не понимаешь? — продолжал Майкл. — Должна быть какая-то другая причина, почему Лоэс не хочет терять тебя. Не из-за того, чтобы повесить, а из-за чего-то еще. Возможно, кто-то еще, кроме меня, просит за тебя.

Она тяжело навалилась на решетку, устав от всех мнимых надежд и разочарований. Майкл ушел, а Анна осталась стоять у двери, вглядываясь в этот крошечный квадратик света, не веря, что опять будет когда-нибудь свободна.

В течение двух недель Анна блуждала по камере, тысячу раз взглянув на скамейку, где было последнее пристанище Мэри. Женщина была рада своим ежедневным прогулкам, потому что теперь она могла размять ноги. Просто бегать, чего ей не следовало бы делать.

Приближалось Рождество. Анна все чаще чувствовала шевеление ребенка. Ночью, когда не шел сон, она клала руки на живот и разговаривала с невидимым младенцем. Поглаживая живот, она рассказывала ребенку все, что хотела, чтобы он знал это, в том случае, если ее не станет.