Вудроу рывком открыл дверь спальни и включил верхний свет. На кровати, прижавшись к спинке,

сидела Элизабет, полностью одетая, поджав под себя колени и закрыв лицо руками.

Блю лежала на своем обычном месте в ногах кровати.

– Черт возьми, Блю! — воскликнул Вудроу. Он схватил собаку за шкирку и стащил на пол. — Вон!
– приказал он, указав на дверь.

Блю, поджав хвост, понуро вышла из комнаты. Вудроу повернулся к докторше.

– Это всего лишь Блю, — объяснил он, затем добавил: — Моя собака.

Она опустила руки от лица, подняла голову и облегченно, вздохнула,

— Я думала...

Элизабет остановилась на полуслове, глаза ее расширились. Она быстро отвела взгляд в сторону, щеки ее стали пунцовыми.

Вудроу взглянул вниз и выругался про себя. Он совершенно забыл о том, что был в одних трусах. Но он не собирался извиняться. Ведь это ее крик поднял его с кровати и заставил ворваться в спальню.

— Радуйтесь, что я в шортах, — пробормотал Вудроу, направляясь к двери. — Обычно я сплю голым.

Элизабет даже и не надеялась больше уснуть. Вскочившая к ней на кровать собака испугала ее до смерти, к тому же, открыв глаза, она обнаружила перед собой Вудроу, на котором не было ничего, кроме...

Судорожно вздохнув, Элизабет встала с кровати и направилась в ванную. Она умыла горевшее лицо холодной водой и прижала к нему пушистое полотенце. Образ мужчины с обнаженным торсом так и стоял у нее перед глазами.

О боже, только и могла подумать Элизабет. Она судорожно перевела дыхание.

Он был таким... таким... мужественным. Широкие плечи, широкая, покрытая темными волосами, мускулистая грудь, сильные жилистые руки. Длинные мощные ноги и... трусы. Темно-синие боксерские трусы.

Обычно я сплю голым.

Элизабет застонала, вспомнив о том, что Вудроу сказал, и крепче прижала полотенце к лицу, стараясь не думать о том, что скрывали эти темно-синие трусы, точнее, шорты, как их назвал Вудроу. Я — взрослая женщина, строго напомнила она самой себе.

Кроме того, я - доктор! Как будто мне не известна анатомия мужчины. У меня было множество пациентов мужского пола. И с Тедом я была в близких отношениях больше двух лет.

Элизабет отодвинула от лица полотенце и, опершись о край раковины, взглянула на себя в зеркало. Щеки ее по-прежнему горели. А вот при виде обнаженного тела Теда у нее никогда не слабели колени.

Сделав глубокий вдох, Элизабет отложила полотенце.

– Это был шок, — сказала она своему отражению в зеркале.

Я открыла глаза, увидела Вудроу, стоящего в трусах возле моей кровати, и испытала шок. И не более того.

И хотя колени ее по-прежнему подгибалась, она отправилась в спальню одеваться и готовиться к встрече.

Понятно, что теперь она больше не уснет. Точно не уснет, потому что знает: в соседней комнате спит полуобнаженный Вудроу.

Вудроу помедлил перед входной дверью, затем все-таки взялся за ручку.

— Они — хорошие люди, — сказал он докторше, стараясь в последний момент создать в ее представлении положительные образы Эйса и Мэгги. — Они любят девочку как свою собственную.

Крепко сжав ремень перекинутой через плечо сумочки, она коротко ему кивнула.

— Я не сомневаюсь в этом, — ответила Элизабет. — И я очень благодарна им за ту заботу, которую они проявили по отношению к моей племяннице.

Однако Вудроу так и не понял, означает ли это, что она даст согласие на опекунство.

Вздохнув, он широко распахнул дверь и жестом пригласил ее проследовать за ним в дом.

— Мы пришли, — громко провозгласил он.

Из двери кабинета вышел Эйс. Он выглядел так, будто не спал много дней, — с покрасневшими глазами, с двухдневной щетиной на подбородке. Он направился к ним и, подойдя, протянул руку Элизабет.

— Эйс Таннер, — произнес он и оглянулся назад. — А это, — он обнял за талию свою жену и притянул ее к себе, — моя жена Мэгги.

Элизабет пожала сначала руку Эйсу, затем — Мэгги. Лицо ее будто окаменело и превратилось в маску.

— Элизабет Монтгомери. Очень рада с вами познакомиться.

Мэгги, сжав губы, кивнула и ничего не сказала. Вудроу не понимал, что это с ней. Его невестка всегда была ласкова, как щенок, и болтлива, как сорока, но этим утром она казалась невероятно замкнутой, даже какой-то раздраженной.