Шрифт:
43. ПОТАПЧУК Виктор Владимирович, младший сержант, заряжающий минометного расчета.
44. СЕЛЕЗНЕВ Валерий Васильевич, старший сержант, командир минометного расчета.
45. СИЛЮК Василий Михайлович, младший сержант, минометчик.
46. ШАТИЛО Анатолий Ярославович, рядовой, стрелок-гранатометчик.
47. ПАНАСЮК Юрий Евгеньевич, младший сержант, старший стрелок.
48. ФИЛАТОВ Владимир Николаевич, прапорщик, старшина танковой роты.
«Чилля». В Москве сущая «чилля» – жгучая афганская сорокадневка. Горький дым горящих лесов и городских свалок. Так «афганец», ветер пустынь и лессовых равнин, затягивает небо пылью от беспощадного в августе солнца.
Горький дым. Путь к Св. Георгию усеян битым стеклом пивных и водочных бутылок. Вчера здесь отмечали свой день десантники. В фонтане плавают клочья полосатой майки. Отчего-то много японцев. Через тридцать лет здесь встречаются бойцы Шаесты. У памятника погибшим воинам-интернационалистам воспоминания и разговоры, разговоры…
– Да было вначале охранение по бокам… А когда вошли в ущелье, то оказалось, что боковые походные заставы идут в пять-шесть раз медленнее, чем мы, внизу…
– Мы просто не успевали. Тогда Кадыров рискнул растянуть колонну и идти по ущелью.
– Он же растянул батальон недаром, тоже опасался возможной засады. Но никто не мог и подумать, что нас обложат с двух сторон на протяжении полутора километров.
– Первая рота полегла сразу. И никто не видел толком, как это было. Они ушли за изгиб ущелья, пропали на время из видимости. Это еще одна ошибка. И попали под ДШК. Двадцать один убитый – сразу. Несколько минут шла стрельба впереди, за выступом. Скорее всего они обнаружили «духов», открыли огонь. Но они-то как на ладони были. Все равно спасли нас. Если бы колонна зашла за выступ – конец всем.
– Они орут – что там? Мне орет (фамилия неразборчива): «Иди, посмотри, что там, в первой роте?» Я говорю: «Там никого нет. Живых там нет».
– Нас начали расстреливать как куропаток. А насчет гранатомета… Стенки ущелья крутые, поднять его наверх невозможно. Отвесные скалы высотой двадцать пять – тридцать метров. Это просто невозможно было сделать, да и не помню я, чтобы у нас был АГС (автоматический гранатомет Савинова. – (Прим. авт.), может быть, у пехоты, за нами? Ребята, Коля Бричник, попытались подняться на гребень, сбить «духов», но по ним тут же начали стрелять с противоположной стороны. Вот что было: некоторые прыгали с высоты метров пятнадцать, пытаясь спастись, и так погибали от падения, поубивались. А Живодерова пуля нашла на самом верху.
– Саяру несколько метров оставалось до укрытия. Его группа под огнем отходила. Я слышал, что он сказал перед смертью: «Два года дома не был…»
– А Кадырова разыскивать не стоит. Ничего из этого хорошего не выйдет. И не скажет он правды. Слава богу, здесь о нем вопрос не заостряется. Много нелестного услышали бы.
– Решил часовню в память о ребятах построить. Нет, помощь не нужна, все есть, и проект, и земля. Поставлю, всех наших позову. Чтобы там были имена всех, кто погиб в этом бою…»
Вот такие крохи сведений удалось мне собрать за несколько лет о том бесславном бое под Кишимом, у н. п. Шаеста. Они произвели очень сильное впечатление. Имена, фамилии, незатейливая вязь сухих строчек воспоминаний свидетелей и участников, которые приходили на мой домашний адрес, надолго засели в голове. Как будто я наяву слышал голоса тех, кто не вернулся со своего последнего задания. Как будто рядом со мной звучали ругань, крики, мат, стоны раненых, скороговорка автоматных и пулеметных очередей… Это было сродни помешательству, тем более что я отчетливо осознавал тщетность своих усилий докопаться до конца во всей этой страшной истории. А значит, помочь родным и близким не вернувшихся из этой бойни установить истину. Поэтому концовка моего исследования получилась неожиданной для меня самого. Какая-то фантасмагория, адская смесь из собственных эмоций и недоуменных вопросов тех, кто полег под Шаестой. Они наверняка задали бы нам эти вопросы, если бы остались живы. Но смерть встала караулом рядом с их телами. Со мной же осталось мое помешательство…
Бестелесны крыла серафимов.
В мире вещей – все вещь.
И сам дух – вещь.
«Бескрылый дух, землею полоненный…»
Любитель вонючего и сладкого.
В рваных дырах и плесени.
И дух вон!
СССР… в Афганистан… Вошел? Влетел? Въехал?
Ввел! Что имел, то и ввел – армию.
Сороковую, роковую… Нет, это из другой оперы.
«Сороковая армия – наш больной ребенок». Генеральский голос – труба медная. Лицо красное, широкое, рубленое. Мужицко-могуч политический генерал. Кисти – лопаты. И страшен в политическом гневе. Но теперь не время гнева. Больных детей любят пронзительней. Член Военного Совета.
Вот так: «Товарищ член Военного Совета…»
«Во имя Аллаха всемилостивого и милосердного, о, благородные жители Афганистана (провинции, уезда, кишлака), мы пришли к вам по приглашению законного правительства выполнить свой интернациональный долг…»
«Что вы думаете по этому поводу, уважаемый?»
«Не знаю, уважаемый, мы у дороги живем».
«Внимание. Входим в зеленую зону. Стволы в «елочку»!»
На дне расщелины корчится под огнем рота. Рота? Ротен? Группен?
Имена чужие.