Шрифт:
В банке на дне песок. Наташа покрошила в воду белого хлеба, и рыбки начали его есть.
Плавают рыбки Без всякой улыбки!— крикнул Вова.
Он всё-таки всех любил дразнить, а не только новичков. Всех, даже рыбок.
— Вот мой ёж, — сказала Наташа, показывая Маше на ежа: он сидел в другой банке. — Только он не живой — он чучело.
Чучело, чучело, Ты меня замучило!— крикнул Вова.
Валя засмеялась, а Галя сказала:
— Всё ты, Вовка, дразнишься. А Наташа его не слушала.
И Маша его не слушала. Она смотрела на рыбок и на ежа, и они ей очень нравились. Ах, как ей было жалко, что это не её рыбки, не её ёж!
— А вот и черепаха, — говорит Наташа. — Её можно потрогать, ты её не бойся. Она твёрдая и холодная и зимой всё время спит.
Потрогала Маша черепаху, вздохнула и даже хотела заплакать, так ей жалко было, что это не её черепаха.
Черепаха Спит без страха!— крикнул Вова.
Тут уже засмеялась не только Валя — даже Галя не выдержала и стала вместе с ней смеяться.
А Маша даже не улыбнулась, так ей было грустно.
Потом она подумала и говорит:
— А у меня собака Петушок есть. И она живая и вовсе не спит зимой, всё время лает и бегает… Петушок, полай, пожалуйста, я тебя прошу, — сказала она ему.
А Петушка, знаете, не надо долго просить. Он всегда с удовольствием лает. И когда он залаял, Вова испугался и вскочил на стул.
— Ой, — закричал он, — я собак боюсь! Ой, она, наверно, кусается!
Тут все девочки стали над ним смеяться, и Маша тоже улыбнулась.
А потом Валя сказала:
— Давайте в школу-мячики играть.
А потом они играли в поезд и в Чапаева, и Вова так хорошо свистел — совсем как паровоз, и стрелял — совсем как пулемёт, и так ловко и быстро ездил на стуле, словно на коне, что тут Маша даже сказала Наташе на ухо:
— Нет, он всё-таки, наверно, хороший мальчик. И, наверно, не трус. А что он моего Петушка боится, так его все сначала боятся. У нас даже почтальон первое время его боялся.
Потом вошёл в комнату Наташин папа. Он был военный человек; он послушал, как Вова из пулемёта строчит, и спросил его:
— А что такое танк, ты знаешь?
— Знаю, — сказал Вова. — У него вместо колёс цепи. Это такой автомобиль, он где хочешь пройдёт.
А из девочек никто не знал, что такое танк. Потом, когда они от Вовы да от Наташиного папы о танках услышали, они вспомнили, что видели танк когда-то на улице, но просто не знали, что он так называется.
И вот, когда они говорили про танк, вошла Наташина мама. И с нею Машина мама. Наташина мама сказала:
— Идите обедать. Обед на столе. Но сначала, пожалуйста, вымойте руки.
Все пошли мыть руки, а когда сели за стол, то к супу были поданы вкусные пирожки с капустой. Все девочки съели по три пирожка подряд без передышки, а Вова — тот шесть штук съел. На второе были куриные котлеты, а на третье — сливочный крем, и лучше того крема никогда, наверно, ничего не было. Очень, очень вкусный был крем. Все так наелись, что захотели спать и пошли по домам.
А на прощанье Наташа подарила Маше мишку, очень большого, но, конечно, тоже неживого.
ГЛАВА III
О том, как папа уехал
В этот день, как всегда, Маша пришла в шесть часов из детского сада. Мама была дома. Коля тоже. Кукла Елизавета Петровна сидела на диване рядом с мишкой. В волосах у неё был красный бант, а на шее — белый.
Диван стоял перед зеркалом, и казалось, что мишка и Елизавета Петровна всё время смотрят в зеркало, всё время любуются собою. Кукла Елизавета Петровна, наверно, думает: «Ах, какая я красивая! Я гораздо лучше мишки». А мишка думает: «Здорово я хорош! Далеко кукле до моей красоты». А Ниточка лежит на полу, на ковре, и спит. Все сегодня дома, как всегда.
Мама, конечно, рисовала картинки. Коля строил из железных палочек не то мост, не то подъёмный кран, а радио кричало: «Слушайте, слушайте, слушайте!..»
— Маша, — сказала мама, — что у тебя хорошего в детском саду?
— Всё у нас хорошо, — сказала Маша, — всё хорошо. Только один мальчик зарезался.
— Как — зарезался? — испугалась мама. — Совсем?
— Совсем, — сказала Маша, — с кровью. Он себе кухонным ножиком палец порезал. Так кричал! Прямо жалко было смотреть, когда ему йод на палец лили.