Черный автомобиль-универсал вывернул на Рю-Валентин и остановился рядом с фургонами. С водительского сиденья поднялась ухоженная женщина лет сорока, одетая, как стюардесса частной авиалинии. Она подошла к ближайшему фургону и заговорила с белокурым водителем, потом помогла Марии Антуанетте выйти из машины, поддержав ее за талию расшитого платья, и взяла ее зонтик, а девочка в шелковых туфельках перебежала в ее машину. Они растворились в ночи — девочка на заднем сиденье за женщиной-водителем, а фургон отправился следом, пригасив фары.

— Monsier?.. Cа va?.. [16]

Один из двух облаченных в кожаные пиджаки попечителей направился ко мне, словно собираясь поболтать о завтрашних футбольных матчах. Он закурил сигарету, сложив над медной зажигалкой ладони домиком — в свете пламени я разглядел его высокий польский лоб.

Школьница заметила меня, ее голова продолжала подергиваться в такт музыке. На ее лице появилась мимолетная улыбка, когда она вспомнила про мой выигрыш у гаражного автомата для приема денег за парковку. Она начала демонстрировать свои товарные качества — подняла подбородок, принялась поводить плечиками. Ожидая, когда я открою бумажник, она не сводила глаз с моих рук.

Я сделал жест в сторону няньки.

— Эй! Ждите меня с ней здесь. Я приеду на машине.

— Sept mille francs [17] .

— Sept mille? Круто. Она, наверно, совсем еще маленькая.

— Семь тысяч франков… — Попечителю было лет двадцать. У него был такой же, как у девочки, заостренный нос и подбородок, и мне пришло в голову, что он может быть ее братом.

— Договорились. — Я открыл бумажник. — Наташа?

— Как вам угодно. Можно Наташа, можно Нина, можно Ниночка. Все равно семь тысяч франков. Ни «Мастеркард», ни платиновый «Амекс» не принимаются.

Я вытащил банкноты из бумажника. Я знал, что, как только девочка окажется в «ягуаре», ни один из этих ржавых фургонов за мной не угонится. Я протянул ему смятую пачку денег.

— Три тысячи сейчас, остальное потом.

— Потом? Когда вы вернетесь с небес? — Поляк отвернулся — с такими он дел не имеет. — Потом…

— Постойте! — Я достал из кармана ампулу петидина и протянул ему. — Посмотрите, вас это может заинтересовать…

Он в темноте скосился на этикетку, постучал по лобовому стеклу автомобиля и указал на фары. Девочка, продолжая дергаться под музыку, включила свет. Поляк прочел этикетку и окликнул двух парней, стоящих на дорожке перед задраенным складом строительных товаров.

Они направились в нашу сторону, их кожаные пиджаки казались маслянистыми в желтоватом сиянии уличного фонаря. Тот из двух, что был потоньше, вытащил сигарету из золотого портсигара.

— Гринвуд?

— Да, — раздался ответ по-русски. — Поликлиника «Эдем-Олимпии».

Дешевые зубы сверкнули, как меченая игральная кость. Я узнал русского, который схватился со мной на лужайке. Держа ампулу на ладони, он почти беззвучными шагами подошел ко мне. Я обратил внимание, что на нем была новая пара дорогих туфель с Рю-д'Антиб. Узнав меня и увидев, что я смотрю на его ноги, он сделал шаг назад.

— Мистер Синклер?

— Алексей… Мы уже встречались. В «Эдем-Олимпии».

— Я знаю. У вас моя туфля. — Он поднял ампулу к свету. — Доктор Гринвуд? Вы на его место?

— Точно. — Это был мой шанс. Я сказал: — Бесплатная клиника… У меня есть доступ к старым запасам. Метадон, диаморфин, петидин… столько, сколько вам надо. Я возьму машину и уеду с Наташей.

— Хорошо… — Он взглянул на девочку, игравшую с радиоприемником, потом сделал знак поляку — в темноте мелькнул огонек его сигареты. Поляк сильными руками схватил меня за плечи. — Но сначала мы возьмем ваши туфли, мистер Синклер…

Не веря своим глазам, он уставился на мои плетеные сандалии. Но тут свет затопил только что темную узкую улочку, словно кто-то включил рубильник и осветил сцену. На Рю-Валентин вывернули три «рейндж-ровера», проехали мимо нас, шлепая покрышками по булыжникам мостовой, свет их фар высветил двери и проулки. Проститутки, благообразные шлюхи и «вольвовские» дистрибьюторы замерли между заметавшихся теней.

Потом свет фар померк, и все бросились к Авеню-Сен-Николя. Из «рейндж-роверов» появились плечистые ребята в черных шлемах полицейской десантной бригады. На каждом из них была приталенная куртка — такие я впервые увидел на парковке у клиники. С дубинками в руках они набросились на толпу. Двое полицейских обрушили удары дубинок на спину и голову «вольвовского» дистрибьютора, свалив того с ног. Две ночные бабочки, за которыми я следовал из бара «Риальто», вынырнули из толпы — с юбочками, закатанными на бедра. Когда они рухнули на землю под ударами дубинок, раскинув ноги, я понял, что это мужчины.