Что, - я поддёрнул рюкзак и поднял палец:

Угол падения равен углу

Отражения...

– Ничего песенка, - сообщил "Саша".
– И поёте вы не так уж чтоб плохо... Ваша?

– Да ну что ты, с чего взял?
– искренне удивился я. "Саша" пожал плечами:

– Да... вид у вас такой. Я вообще думаю, что вы врёте и в какой-нибудь группе играете. Типа "Коловрата" или "Вандала".(1.)

Я заржал - искренне, весело. Мальчишки уставились на меня сердито, и я сообщил:

– Вон впереди родничок. Вы мне принесли удачу... Палатку ставить умеете?..

...Во всяком случае, "Саша" палатку ставить умел. Зато "Паша" отлично развёл костёр. Правда, перед этим они минут пять булькали и урчали, швырнув майки и покла-жу на траву, под холодной струёй, льющейся из обрезка ржавой трубы в склоне свобод-ного от ржи холмика. Рядом висела на воткнутом в землю деревянном столбике мятая алюминиевая кружка с выцарапанной многозначительной надписью:

С НАМИ НАШ БОГ !

Я тоже напился и умылся как следует. В принципе, я не люблю раскладываться на ночлег на дорогах или даже около них - старое туристское суеверие и вполне современная опа-сливость вместе взятые... Правда, тут выбора просто не было. Как, кстати, не было и топлива для костра... Но "Паша", пока мы ставили палатку, припёр откуда-то коряжи-ну, которую разделал моим топором, взглядом спросив разрешения.

А "Саша" скис. Хромал он уже на обе ноги и, присев у огня, начал, морщась, разгля-дывать ступни. Кое-где сквозь пыль сочилась кровь. Следовало ожидать.

– Дурак, - сказал я. Он вскинул обиженные глаза.
– Беречь надо не обувь, а ноги. Держи, - я перебросил ему тюбик и бинт.
– Это солкосерил. Мажь и бинтуй... стой, промой сна-чала, как следует промой, не жалей, до крови.

Он похромал к воде.

"Паша" из пятнистого рюкзака достал два одеяла - хороших, тонких, но тёплых. Потом - консервы, разные, но подобранные без ума, явно просто так хватали с полок и клали в рюкзак. Два котелка, новеньких... Свою сумку он не только не трогал - аккуратно поставил в тень палатки и нет-нет, да и поглядывал, хотя в сгущающихся сумерках её уже и видно не было.

Во ржи усыпляющее посвистывал перепел. Потом раздался скрипучий звук, и "Па-ша" вскинулся:

– Что это?

– Коростель, - я прилаживал над огнём котелки.
– Не слышал ни разу?

– Не...
– он покачал головой, посидел, свесив между колен руки, в одной из которых был зажат нож "Саши" (опс, складной "спайдерко", дорогой и надёжный...). Сказал: - Я во-обще вот так в первый раз.

– Не ходил в походы?
– я надорвал пакетик с супом. "Паша" опять покачал головой.
– Зря. Здорово.

– Наверно, - он вздохнул.
– Вы колбасу будете?

6.

Я присмотрелся и посоветовал:

– Выкинь. Весь день в рюкзаке на жаре, а она варёная... Давай кашу, если есть.

"Саша" прихромал уже с забинтованными ногами, сел, облегчённо перевёл дух и признался:

– Гудят, как колонки на концерте...Но уже не больно, спасибо.Только щиплет. Немного.

Ни тот, ни другой ни разу не выматерились. Меня стесняются? Может быть. А может, и нет. Может, воспитание. Даже у этого, который стопроцентно бывший бес-призорный. Беспризорными становятся в нашей счастливой стране разные ребята. И по разным причинам.

Они сидели молча. Мне почему-то показалось, что, не будь тут меня, то они всё ра-вно молчали бы. Сидели и глядели в костёр, над которым урчал мой котелок с гречневой кашей с говядиной, один из их котелков - с гороховым супом с копчёностями, другой - с чаем.

Я тоже смотрел в огонь, не пытаясь завести разговор. Зачем? Если захочется, то расскажут сами... Когда же я поднял глаза от огня, то понял, что стемнело окончате-льно. Разве что на западе упорно горела узкая алая ниточка.

– Готово, - заявил я, ловко и быстро снимая котелки и расставляя их в траве.
– Пусть остынет... Жрать хотите?

– Очень, - признался "Саша".

– Значит, ещё потерпите...
– я посмотрел вокруг.
– Сейчас роса ляжет. Хороший день будет завтра.