– Можно, - с глубокой убеждённостью кивнула Ирина.
– Приносить деньги... А что до Якова Марковича - то он художник не только известный, но и независимый - рисует не-зависимо от наличия таланта. Уж я-то в этом разбираюсь. В отличие от тебя.

– Вот-вот, - подхватил Валька обрадовано, - как начал разных Шагалов, Кандинских и Малевичей нам втюхивать...

– Остальные-то сидят - и ничего, - возразил Каховский-старший. Валька нагло заявил:

– У них вкуса нет, а я в маму, меня от этого тошнит. Да и потом - не все сидят, мно-гие тоже бросили.

– Ну и ты бы ушёл, - сердито сказал отец.
– Я что - против? Перевёлся бы ещё куда, но скрывать-то зачем?! Всякие разные жи... люди будут мне насчёт сына выговаривать...

– Прости, - искренне сказал Валька, - я честное слово как-то не подумал. Я же не рисо-вать бросил, а просто туда ходить, ну мне и казалось, что всё как надо.

– К Игорю ходил, что ли, домой?
– сердито спросил отец. Валька посмотрел на него и отчётливо поправил:

– К Игорю Игоревичу, пап. Ходил. И не я один.

– Твой Игорь И...
– начал Каховский-старший, но в этот момент вмешалась жена:

– У Тютчева, - сообщила она.

– Что?
– не понял Каховский-старший.

– Про грозу в начале мая сказано у Тютчева, - пояснила ему жена.

– Это заговор, - объявил в пространство глава семьи.
– Я голодный и усталый, мне не дают покурить, выпить кофе, и это - заговор...
– он тяжело вздохнул и обратился к сы-ну: - Покажи, что нарисовал хоть за это время.

– Ага, сейчас!
– Валька вскочил и взбежал по лестнице наверх.

– Ты чего насчёт Игоря?
– тихо спросила Ирина. Сергей поморщился:

– Да ну его, дурака... Руки не подаёт, отворачивается... Сколько можно?!

– Он и в школе был принципиальный, ты что, не помнишь?
– Ирина поморщилась, но не с неприязнью, а как-то странно.

– Дурак он был, что тогда, что сейчас.

– Если тебя это так волнует, сделай, чтобы его в школе восстановили.

– Он не вернётся, если узнает, что это я помог.

– За что его хоть выгнали?

– Отказался конкурс проводить с ребятами. На тему: "Почему мои родители должны голосовать на выборах?"... Давай, что там у тебя?

Это относилось к Вальке, который появился на лестнице, неся большую папку из тё-много пластика на "молнии". Вжикнув на ходу застёжкой, он достал и осторожно, поч-ти ласково, пристроил на широкий подоконник листы специального картона - квадраты семьдесят на семьдесят сантиметров. Пряча за шутливостью волнение, объявил:

– Минивернисаж Валентина Сергеевича Каховского считаю открытым настежь. Кри-тику не надо, только положительные отзывы. Опс.

Он откинул папиросную бумагу, подклеенную для сохранения рисунка к каждому ли-

11.

сту. Каховский-старший недовольно нахмурился, но мать Вальки чуть откинулась назад и подняла левую бровь.

Широкими небрежными мазками - из тех, что дают ощущение реальности только на расстоянии, вблизи распадаясь на цветную мешанину - был написан на картоне маль-чишка, летящий на воздушном змее: руки и ноги косым крестом, лицо полузакрыто при-тиснутыми ветром длинными волосами, но видна улыбка и восторженные глаза. Вокруг - только небо, пронзительно-чистое, безоблачное; солнца не видно, но всё пронизано его присутствием. На просвеченном насквозь змее вилась по кругу алая надпись:

ЛЕТЯЩИЙ К ВОСХОДУ

– Опять символизм...
– пробормотал Каховский-старший.
– Узнаю руку Игоря...

– Па, - не без ехидства ответил Валька, - на змеях летали, это документальный факт. В Первую мировую поднимали наблюдателей...

– Ну-ну... Что там дальше?

– Слишком контрастно, - заметила Вальке мать.
– Пропадает ощущение реальности.