Роланд скрещивает на груди руки и решительно качает головой.

— Извини, Бекс, тебе туда нельзя.

Вся эта канитель начинает меня раздражать, поэтому я просто ухожу, на прощание открыв Роланду горькую правду:

— Ты очень изменился, приятель. А ведь раньше был клёвым парнем!

Я уже успеваю отойти на приличное расстояние, когда в спину мне доносится виноватый голос Ролло:

— Я и сейчас клевый!

— Быстро ты справился, — отмечает Мэл, после того как я вновь усаживаюсь за столик.

— Я еще ни с кем не разговаривал. Чертов цербер не дает мне пройти, — сердито говорю я, и тут меня осеняет. Кажется, я знаю, как выйти из этого тупика. — Подождешь немного? Я сейчас вернусь.

Олли уже практически сдался и впускает всех подряд, и все же находится один тип, при виде которого мой друг моментально нацепляет на столбик бархатный шнурок и закрывает двери.

— Нет, нет. Сожалею.

Норрис недоуменно хлопает глазами.

— Чего-чего?

— Говорю, вход закрыт.

— Прекрати, Ол, — канючит Норрис, пытаясь протиснуться между Олли и стенкой, но мой приятель быстро перекрывает лазейку.

— Вход воспрещен.

— Олли, пусти меня.

— Извини, Норрис. Если бы вопрос зависел от меня…

— Он и так зависит от тебя.

— Ты прав. Вали отсюда.

Олли и Норрис все еще бодаются, когда я высовываю голову из-за двери и интересуюсь, как идут дела.

— Замечательно, — отвечает Олли. — Стараюсь уберечь дамские сумочки в зале.

Норрис делает вид, что смертельно оскорблен, хотя лично мне в это верится с трудом.

— При чем здесь сумочки? Я всего лишь хочу выпить.

— Чем тебе не понравились другие кабаки?

— Сам не знаешь? Меня, блин, оттуда шугают, — объясняет Норрис.

— Почему? — задает вопрос Олли. Риторический, надо сказать.

Норрис пару секунд мнется с ответом.

— Не важно. Ты впустишь меня наконец?

— Нет.

Норрис заглядывает себе в душу и приходит к выводу, что осталось последнее средство: честность и прямота.

— Ол, обещаю, я даже не взгляну на эти чертовы сумки. Клянусь здоровьем мамочки. Чтоб ее паралич разбил, если я вру!

— Для тебя вход закрыт, — в сотый раз повторяет Олли.

— А если я возьму тебя в долю? — В глазах Норриса вспыхивает надежда.

— Тебе не пора сходить домой, проведать мамочку? — вмешиваюсь я.

Норрис злобно ощеривается.

— Ну и хрен с вами! На кой мне сдался ваш тухлый клуб!

Продемонстрировав нам средний палец, он разворачивается и топает восвояси.

— Пожалуй, так будет лучше для всех, — вслед ему кричит Олли, потом переводит взгляд на меня: — Чего тебе? Я вообще-то на работе.

— Мне нужна твоя помощь. Клод Делакруа сидит в лаунж-баре и мне…

— Кто?

— Клод Делакруа, игрок «Арсенала». Ол, ты что, совсем не шаришь в футболе?

— В твоем футболе одни гомосеки. Куча мужиков бегают друг за дружкой по полю, целуются, обжимаются и моются в одной душевой.

— И это говорит мне парень, который носит розовые штаны и смотрит фильмы про «голубых» ковбоев, — подкалываю я.

— Сколько раз тебе говорить: у меня красные джинсы, просто они выцвели. И, между прочим, ты сам посоветовал мне взять в прокате «Горбатую гору» — дескать, неплохой вестерн, — напоминает Олли.

Кстати, это правда, поэтому я довольно хихикаю.

— Рад, что тебе смешно. Из-за тебя мой старик запретил мне выбирать фильмы для вечернего просмотра по средам!

— Ладно, проехали. Врубай свою бэтменскую рацию и скажи этому Мясному рулету, чтобы пропустил меня в ВИП-зону.

— Бекс, лаунж-бар для «золотых» членов клуба!

— Брось, Ол. Что с тобой произошло? Ты очень переменился, а ведь раньше был клевым парнем!

Мы с Олли дружим пятнадцать лет, поэтому хорошо знаем друг друга, и, уж конечно, сразу почуем, если кто-то из нас двоих вдруг вильнет хвостом.

— Ты поспешил. Эту фразу надо было приберечь на потом, — указывает на мой промах Олли.

— Я на самом деле спешу. Короче, поможешь или нет?

— Нет. Если хочешь сидеть в лаунж-баре, заплати членский взнос, получи «золотую» карту и…