— Обеспечьте наследника хорошим помещением, а мне что останется.

Царевич вполне оценил заботу о нем фельдмаршала и однажды за обедом, выпив вина, спросил:

— Борис Петрович, вы любите меня?

— А как же, ваше высочество, — отвечал Шереметев. — Вы наш будущий государь, мы все должны любить вас.

— А вот батюшка меня, видно, не любит, — вздохнул Алексей.

— С чего вы взяли, Алексей Петрович? Как отец может не любить сына?

— Да чуть что, бранит меня.

— Так государь и нас бранит пользы для. Такая уж у него планида. И вас для вашей же пользы иногда пожурит. Отец ведь.

— Нет. Вас по-другому, да и то больше хвалит. А мной бы хоть раз доволен был. Что бы я ни сделал, все не так, все не по его. Заставляет шпионить за мной других.

— Ну уж так-то… Вам это чудится, наверно, Алексей Петрович.

— Где чудится? Съездил надысь в Суздаль мать навестить {219} , тихонько, никому не говоря, а он все равно узнал. Так осердился, едва не побил.

— М-да… — вздохнул Борис Петрович с неопределенным оттенком, хотя в мыслях вполне сочувствовал юноше: «Уж что ж за мать-то ругать? Какая б ни была — а мать все же». — Это, наверно, кто-то из ваших людей донес, Алексей Петрович.

— Знать бы кто, тут же прогнал бы.

— Да и потом, шило в мешке никак не утаится, рано или поздно наружу вылезет. Нет ничего удивительного, государю о сыне все знать хочется. Все.

— Я же не лезу в его жизнь, чего ж он в мою лезет?

— Он отец, перед Богом за вас ответствен, Алексей Петрович. Вот станете отцом, сами поймете, надо вмешиваться в жизнь своего дитяти иль не надо.

— Я уж давно не дитятя.

— Для отца сын всегда дите. Вон мой Мишка уже полковник, а для меня все едино дитенок.

За время обеда царевич выпил всю бутылку водки. Один. Даже не приглашая фельдмаршала поддержать его. И это не понравилось Борису Петровичу: «Рановато, однако, он к вину пристрастился. Рановато. Впрочем, не диво — отец с Ивашкой Хмельницким весьма дружен. Хотя, конечно, государь знает время этой дружбе, ни с того ни с сего пить не станет».

Опьяневшего царевича Борис Петрович сам проводил в горенку, не доверил денщикам, стащил с него сапоги, уложил в кровать, помимо одеяла накрыл еще шубой. Тот бормотал несуразицу:

— Я тоже к нему шпионов подошлю… Он ко мне… Я к нему… Я что? Не имею права? Да?

— Имеешь, имеешь, Алексей Петрович, — успокаивал царевича фельдмаршал. — Почивай с Богом.

Прикрыл плотно дверь, прошел в свою походную канцелярию, сказал секретарю:

— Не вели, Франц, никому шуметь в доме. Царевич почивает. А ты, — обратился к денщику Гавриле, — отгони там от окна чьи-то сани с конями, того гляди, оглоблей стекло выдавят.

Вкруг избы, где располагалась ставка, бесперечь люди толклись, конные подъезжали, у коновязи дрогли подседланные кони, матерились возчики, цепляясь санями за чужие разводья.

Вскоре у фельдмаршала появился майор Преображенского полка Бартенев.

— Борис Петрович, мои разведчики были в Рашевке, сказывают, там шведский отряд не столь велик, но коней, сказывают, много.

— Коней, говоришь? — сразу оживился фельдмаршал. — Неплохо бы отбить для моих драгун. Петро, — повернулся к адъютанту, — сыщи генерала Бема, он где-то тут рядом. Зови ко мне.

Генерал-майор Бем явился, потирая замерзшие щеки, срывая с усов сосульки.

— Что? Замерз, генерал? — спросил Шереметев.

— Не говори, Борис Петрович, давно такого не было.

— Это на шведов Бог послал морозы, как на тараканов. Пусть жмет. Подойди к карте, генерал. Вот тут видишь Рашевку?

— Вижу, граф.

— Там шведский отряд с табуном коней. Вот вместе с преображенцами атакуй. Майор, — обернулся к Бартеневу, — возьми первый и второй батальоны — и вперед. Свей сейчас от мороза в норы зарылись, ковырните их. Шведов к праотцам, коней — сюда.

— «Языки» нужны?

— Привезете, скажу спасибо. Не привезете, не огорчусь. С Богом, ребята!

Четыре драгунских полка и два Преображенских батальона внезапно напали на Рашевку, перебили там отряд шведов, а самого командира барона Адельбиля взяли в плен. Захватили более двух тысяч лошадей — именно этому трофею искренне радовался фельдмаршал Шереметев. Однако успех был не без печали: в атаке погиб майор Бартенев, зачинатель сего дела.

Борис Петрович лично допрашивал барона, интересуясь главным: куда собирается идти король?