Однако на стену взбежал бодро. Унтер Петрович, стоявший у пушки, жестом пригласил Келина к бойнице: сюда. Высунувшись из-под пушки наружу, лаял на шведа, стоявшего внизу, Картузик.

— Не переносит шведов, — виновато сказал унтер. — Картузик, нишкни.

Собака умолкла, отошла от бойницы. Полковник, приветствуя барабанщика, приложил два пальца к шляпе.

— Комендант Полтавы слушает вас.

— Господин комендант, фельдмаршал Реншильд предлагает вам почетные условия сдачи крепости. Всем будет сохранена жизнь, все будут хорошо накормлены.

— Но я уже отвечал фельдмаршалу, что у нас провианта более чем достаточно. Пороха полные погреба. Все, слава Богу, сыты.

— Но фельдмаршал считает, что вы понапрасну теряете людей.

— Передай, братец, фельдмаршалу своему, что мы теряем в восемь раз меньше, чем он. Я веду точный счет вашим и нашим потерям.

— Но фельдмаршал предупреждает, господин комендант, что, когда крепость будет взята штурмом, все будут лишены жизни.

— Спасибо, братец, именно поэтому мы и не сдадим города, дабы не стыдно жить было.

— Все? — спросил барабанщик.

— Все, все, братец. Ступай.

Барабанщик повернулся кругом и, ударив в барабан, пошел от крепости.

— Добро, — глядя вслед барабанщику, сказал унтер. — Сам себе играет, сам себе шагает.

— Да, трудно, видать, и шведу, — сказал Келин, — раз он то и дело барабанщика шлет. Крепость край надо, а тут мы упираемся. Что там с апрошами у них?

— Копаются, Алексей Степанович. К стене подбираются.

— Заряд не закладывали?

— Да нет вроде. Мы следим.

— А что охотники?

— Охотники молодцы, головы им поднять не дают. Ныне, сказывают, двух инженеров подстрелили.

— Я пройду к ним.

Келин прошел к охотникам, находившимся у стыка западной и юго-западной стен. Их он выделил с первого дня осады, точно определил задачу: выбивать у противника офицеров и всячески мешать подведению под крепость апрошей и подкопов.

Охотники берегли порох и никогда не делали промахов. Их очень ценил комендант и не пускал на вылазки.

— Вы у меня, братцы, на вес золота. А золотом не разбрасываются, — говаривал он, если кто-то из них начинал проситься на дело.

Келин добрался до охотников, поздоровался, спросил старшего из них:

— Ну что, Афанасьич, мне сказали, вы еще двух инженеров короля уничтожили?

— Так точно, Алексей Степанович, сняли двух.

— Как же вы определяете, который есть инженер, а который просто сапер?

— Чего проще, господин полковник, инженер лопатой-то брезгует, он больше с прибором возится или с чертежом. Вот и целься.

— Гм… верно, — усмехнулся Келин. — А я и не догадался.

— Нам бы самого короля, — мечтательно вздохнул Афанасьич. — Но он хитрый черт. Два раза приезжал, и оба раза дале выстрела держится. С мушкета не возьмешь, только заряд истратишь.

— Ну, что у вас нового?

— Сдается нам, Алексей Степанович, вот за тот бугор шведы заряд по апрошам натаскивают. Как стемнеет, видать, будут закладывать.

— Скажи об этом мушкетерам, пусть займутся. Да своих апостолов не вздумай пустить на дело.

— Ну что вы, Алексей Степанович, разве я нарушу ваш приказ.

— Знаю я вас. Только отвернись, — проворчал Келин и пошел со стены.

«Апостолами» он называл охотников потому, что было их в крепости всего двенадцать, как раз по числу апостолов. После обеда комендант вызвал к себе командира батальона мушкетеров капитана Волкова.

— Ты не догадываешься, Василий Иванович, чего это швед притих вдруг?

— Раз притих, Алексей Степанович, значит, что-то готовит.

— Готовит взрыв стены, а со взрывом наверняка новый штурм.

— Это как водится.

— Так вот, как стемнеет, возьми своих отчаянных и побывай в апрошах. Шума не поднимайте, действуйте кинжалами.

— Пленных надо?

— Приведите. Не помешает. Но главное — заряд, его давайте.

Едва опустилась, загустела весенняя ночь, как группа мушкетеров, бесшумно спустившись по веревочным лестницам, растаяла в темноте.

Келин стоял на стене, чутко прислушиваясь к стрекоту кузнечиков и другим звукам, доносившимся из степи. Прошло не менее получаса, когда шевельнулась лестница. Кто-то лез по ней.