И вновь начались изнурительные штурмы Полтавы, в мортирах жегся последний порох, по три полка одновременно шли в атаку, закладывались мины под стену, хотя ни одной из них не суждено было взорваться.

Два дня кряду — 21 и 22 июня — шли кровопролитные бои у стен крепости. Гарнизон нес потери. За ружья взялись женщины. Чтобы как-то поддержать дух осажденных, Петр 26 июня прислал в ядре последнее письмо:

«Ныне вам повелеваем, чтобы вы еще держались до половины июля и далее, понеже мы лучшую надежду имеем отселя, с помощью Божиею, имеем вас выручить, о чем паки подтверждаем: держитесь как возможно».

Келин прочел людям письмо царя с крыльца Спасского собора, опустив лишь сроки. Он как военный человек понимал, что царь их умышленно удлинил (письмо могло попасть и в руки неприятеля), но даже он не подозревал, как близко освобождение. До него оставались всего сутки.

Как только началась переправа войск через Ворсклу, царь совсем забыл об отдыхе. В темно-зеленом мундире полковника Преображенского полка он носился на коне из конца в конец русского лагеря, отдавая распоряжения, вникая во все вопросы подготовки к сражению.

Первым делом он определил место будущей битвы: она должна была произойти на поле, ограниченном с двух сторон лесом. Царь приказал поперек поля, от леса до леса, срочно копать и обустраивать шесть редутов {232} , отстоявших друг от друга на расстоянии ружейного выстрела. Кроме этого, четыре редута было намечено расположить перпендикулярно к этим шести, то есть вдоль поля. В каждом редуте, как в маленькой крепости, предполагалось расположить до тысячи солдат с ружьями и пушками.

Огонь редутов должен был рассечь на части боевые порядки неприятеля.

Петр торопил, подгонял всех, работа в редутах шла беспрерывно днем и ночью. Поскольку обе стороны понимали неизбежность столкновения, царь предложил Шереметеву по-рыцарски договориться с Реншильдом о дне генеральной баталии.

Шведы были готовы начать ее хоть завтра, но костью в горле была им Полтава. Ее надо было взять до баталии, взять во что бы то ни стало. В стороне крепости слышалась беспрерывная пальба, оттуда поднимался к небу пороховой дым.

Петр I, собрав в Семенове военный совет, попросил генералов прислушаться к шуму отдаленного сражения.

— Вы слышите, господа генералы, какой великий подвиг во славу России свершает Полтава. Три месяца гордый Карлус ломает об нее зубы. Три месяца простой народ вкупе с солдатами стоят неодолимой стеной пред шведом. Полтава истекает кровью и надеется только на нас, но и нам дает она драгоценное время для подготовки к генеральной баталии. А посему слушать прошу диспозицию к бою. Первыми примут удар редуты, посему, генерал Брюс, прошу вас, как командующего артиллерией, озаботиться установкой легких пушек в редутах, имея при них добрый запас пороха и картечи. Тебе, Борис Петрович, надлежит оставить в редутах пехоту с добрыми командирами. Сразу за редутами встаешь ты, светлейший, с кавалерией, ты и станешь по мере надобности атаковать неприятеля. Но старайся далеко не отрываться, дабы не быть окружену. Не забывай, что слева пред тобой лес, и старайся отжимать шведов туда. В лесу наши дерутся зело успешно, понеже {233} деревья помогают. Далее за редутами будут развернуты основные силы, Борис Петрович, под твоим командованием — пехотные полки под прикрытием кавалерии и артиллерии. Неприятель, прошедший редуты, должен встретить вначале хороший артиллерийский огонь, а потом уже пехотную атаку. Сам я встану во главе первой дивизии и прошу всех, господа генералы, эстафеты свои слать туда.

— Позвольте, ваше величество, — заворочался Шереметев, — попросить вас от своего имени и всего генералитета, чтоб вы к баталии не приобщались, понеже сие не царское дело.

— Это верно, — сказал Брюс. — Вы, государь, есть голова всего государства, а голову всегда беречь надлежит.

— Пустое, господа генералы, — нахмурился Петр. — Я полковник Преображенского полка и в силу звания своего беру себе первую дивизию. А приобщаться мне или не приобщаться — впредь разговора не заводить. Все.

Петр несильно хлопнул ладонью по столу, как бы ставя точку на обсуждении этого вопроса.

— Борис Петрович, ты вел переговоры с Реншильдом о дне баталии?

— Да, государь. Мы договорились начать оную утром 29 июня, как токмо взойдет солнце.

— Ну что ж, три дня нам достанет закончить все редуты. Одно худо: удержится ли до сего дня Полтава.

— Даст Бог, выстоят, Петр Алексеевич. Без малого три месяца держались, а уж три дня как-нибудь сдюжат.

В горницу вошел адъютант царя и, пробравшись к Петру, положил перед ним на стол бумажку и что-то шепнул.

— Когда? — быстро спросил Петр.

— Только что, — отвечал адъютант.

Петр быстро прочел написанное на бумажке, поднял глаза.

— Господа генералы, только что из гвардейского полка к неприятелю перебежал унтер-офицер.

— Кто? — подался вперед всем корпусом Меншиков, знавший их всех много лет.

— Ройтман.

— Немец, — грохнул светлейший кулаком по столу. — Так я и знал.

— Этот унтер-гвардеец слишком много знает, — продолжал Петр. — Теперь наши редуты будут у короля как на ладони. Что делать, Борис Петрович?