– Слишком много вопросов, – пробормотал он и снова закрыл глаза. Казалось, он уснул.

– Штром слишком грубо с ним обошелся, – возмущенно сказала я. – Лучше всего, если он спокойно полежит здесь.

Полицейский остался в комнате и смотрел – по-видимому, безразличным взглядом – в окно. Я сидела у дивана и смотрела на этого изможденного старика. Наконец, он опять открыл глаза и взглянул на меня. Слабая улыбка скользнула по его лицу.

– Что я, собственно, прочитал? Ах, да – какое-то письмо – как вы его назвали?

– Это письмо обнаружилось сегодня утром. То есть, это только копия. Может быть, вы помните, что здесь, в Джиллинг-сити проходил когда-то большой, скандальный судебный процесс. Одна девушка по имени Роза Либерри тогда лишила себя жизни. Ее предсмертное письмо могло кому-то очень повредить. Единственный оставшийся в живых человек, который видел оригинал этого письма, запомнил однако, каждое его слово. Это его копия.

К моему удивлению, мистер Грант кивнул.

– Я очень хорошо помню дело Либерри. Это был большой скандал. Да, я все это помню. Но предсмертного письма этой юной девушки не нашли.

– Мы все это узнали только сегодня, – повторила я.

Я колебалась, но, по-видимому, старика очень интересовало это дело, и он ждал дальнейших объяснений. Кроме Ходжа и сержанта здесь не было никого, кто мог бы что-то услышать. Почему бы мне не рассказать правду этому безвинному старику? Появился, наконец, человек, который помнил об этом происшествии. Может быть, даже друг этой семьи. Во всяком случае, он должен, в конце концов, узнать правду. Но я решила не упоминать Уэллера.

– Мы нашли того полицейского, который был первым вызван на место происшествия. Мы смогли также доказать, что миссис Гэр заплатила ему за молчание. Лейтенант Штром вынудил этого человека признаться в том, что он нашел предсмертное письмо несчастной юной девушки и позволил миссис Гэр подкупить себя. Письмо было уничтожено.

– Уничтожено? Но это…

– Бывший полицейский запомнил его абсолютно точно. Он ведь тоже не мог забыть это дело! Оно долгие годы лежало на нем тяжелым грузом. Он по памяти восстановил письмо и отдал эту копию лейтенанту полиции.

Мистер Грант опять закрыл глаза. Он был так бледен, что я позвала Ходжа. Но на этот раз он не потерял сознания. Через несколько минут он снова открыл глаза.

– Чрезвычайно интересно! – пробормотал он и сел. Ходж и детектив помогли ему подняться на ноги. А затем он обратился ко мне, но речь его была совершенно рассеянна:

– Очень интересно. Я хорошо помню это дело. Я помню и родителей этой девушки… её смерть была таким жестоким ударом… прежде всего сопутствующие обстоятельства… это письмо совершенно по-новому освещает дело… Вы позволите мне ещё раз внимательно перечитать его? Разумеется, завтра утром я верну его лично этому лейтенанту полиции. Очень интересно…

Я опять заколебалась. Штром, конечно, рассвирепеет, но он и без того большей частью бывает таким! Если письмо пропадет, то ведь можно, в конце концов, заставить Уэллера сделать ещё одну копию. Я долгим взглядом посмотрела на мистера Гранта. Он покраснел, как ребенок, который просит о каком-то особом одолжении.

– Я не вижу причин, почему бы мне не дать вам это письмо, – проговорила я и протянула ему этот лист бумаги.

Грант осторожно принял его. Мне и в голову не приходил, что он может его потерять. А затем трое мужчин вместе покинули мою комнату. Ходж и детектив некоторое время оставались у мистера Гранта, затем Ходж опять вернулся ко мне.

– Странно, – сказал он, – похоже, этот клочок бумаги нагнал на него страху.

– Во всяком случае, это письмо необычайно заинтересовало его. Но он ведь был совершенно изнурен этими допросами. Я думаю, что он упал в обморок скорее от сильной усталости, чем от страха. Все-таки странно, что он попросил дать ему возможность ещё раз внимательно и в одиночестве прочитать это письмо.

– Я не согласен с тобой, – сказал Кистлер. – Он даже поразил меня тем, как хорошо выдержал перекрестный допрос. Казалось, он совершенно не воспринимал выпады Штрома. По-моему, его ошеломило это письмо.

– Что это должно означать?

– Это может означать либо многое, либо совсем ничего. Он ведь сказал, что знал эту семью. Для друга семьи тот скандал должен ещё и сейчас казаться ужасным. Такое легко не забывается. И тут, после всех этих лет, как с неба падает это письмо. Ведь оно доказывает, что девушка была не бесчестной самоубийцей, а жертвой, доведенной до смерти. Такое могло стать сильным потрясением для старого человека.

– Сегодня вечером во время этого допроса вообще не упоминалось о деле Либерри. Штром говорил об этом только Баффингэму.

Детектив Джонс, приоткрыв дверь, просунул голову в щель и сказал:

– Я, собственно говоря, должен бы доложить шефу. Но он был таким усталым и в таком плохом настроении, что, если я сейчас ему позвоню, он, вероятно, оторвет мне голову.

– Подождите до завтра, – сказал Кистлер.

– Раз вы дежурите в холле, ничего не может случиться, – успокоила я усердного молодого служаку. И, таким образом, лейтенант Штром был оставлен в покое.