Шрифт:
190
Берестянка — простой ковшик, сделанный из куска бересты, свернутой воронкой. Сведенные края пластины скрепляются расщепленной палочкой, внешний конец которой образует рукоять «ковшика».
191
Калма (33:260; 36:174) — 1. могила (36:227); 2. персонифицированная смерть, хозяин могилы (27:4). Параллельная Манале, Туонеле сложная мифологема.
Песнь тридцать четвертая
Куллерво пускается в бегство из дома Илмаринена; опечаленный, бродит он по тайге, где узнает от старухи, хозяйки глухомани, что отец, мать, брат и сестра еще живы, с. 1–128. — По напутственному слову хозяйки глухомани он находит их на границе Лаппи, с. 129–188. — Мать рассказывает, что считала Куллерво давно погибшим. Поведала также и о том, как пропала ушедшая по ягоды ее старшая дочь, с. 189–246.
Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, парень золотоволосый, юноша красивый в кенгах, 5 сам поспешно в путь пустился, дом хозяина покинул, прежде чем, узнав о смерти молодой своей супруги, Илмари пришел бы в ярость, 10 тотчас бросился бы в драку. Зашагал, в рожок играя, заспешил, резвясь, из Илмы, шел, трубя, по боровинам, гомоня, по дальним палам. 15 Топь тряслась, земля дрожала, отзывались боровины на игру раба на дудке, на злорадное веселье. Докатился шум до кузни, 20 тут кузнец работу бросил, выбежал во двор послушать, посмотреть к воротам вышел: что за музыка в чащобе, что за звон на боровине? 25 Тут и сам уже увидел, что случилось, приключилось. Видит, что жена почила, что красавица погибла, на своем дворе угасла, 30 на лугу зеленом сникла. Тут кузнец на месте замер, опечалился кователь. Ночь в слезах провел, несчастный, всю неделю горько плакал. 35 Думы — темные, как деготь, мысли — черные, как уголь. Куллерво спешил все дальше. Сам не знал, куда шагает. День шагал по мрачной корбе, 40 шел по боровинам Хийси, вечером, с приходом ночи, отдохнуть присел на кочку. Тут сидел он, сиротина, тут раздумывал, безродный: 45 «Кто создал меня, беднягу, кто, несчастного, содеял вечно странствовать по свету, мыкать жизнь свою под небом. Все спешат в дома родные, 50 возвращаются под крышу, мне же домом служит корба, служит кровом боровина, на ветру — очаг домашний, на дожде — парная баня. 55 Не давай вовек, Создатель, никому на свет рождаться, в этом мире появляться без надзора, без опеки, жить без батюшки на свете, 60 быть без матушки — подавно. Так меня ты создал, Боже, сотворил меня, бедняжку, бросил словно к чайкам в стаю, на морские камни — к крячкам [192] . 65 День для ласточек светает, для воробышек приходит, солнце светит божьим птичкам, для меня ж не светит солнце, утро вовсе не приходит, 70 не дает мне день отрады. Кем я создан был, не знаю, кем, не ведаю, содеян — то ль нырочком на дороге, то ли кряквой [193] на болоте, 75 то ль чирком на твердой суше, то ли крохалем [194] на камне. Без отца остался крохой, малолеткой — без родимой. Мать-отец мои погибли, 80 весь мой род великий сгинул, дал мне кенги ледяные, снежные чулки оставил. Одного на льду покинул, на жердях вертлявых бросил 85 утопать в трясине каждой, увязать в любом болоте. Только мне еще не время, не пора еще покуда быть настилом на болоте, 90 гатью быть на топком месте. Увязать в грязи не стану, две руки пока имею, пятерню пока сжимаю, десятью скребу ногтями». 95 Тут-то и пришло решенье, появилась мысль такая: к Унтамо пойти в селенье, отомстить отца обиды, матери своей страданья, 100 собственное униженье. Так сказал он, так заметил: «Подожди-ка, Унтамойнен, погоди, губитель рода! На тебя пойду войною, 105 обращу в золу жилища, в пепел — все твое хозяйство!» Вот идет хозяйка дебрей, старая — в накидке синей, говорит слова такие, 110 спрашивает, вопрошает: «И куда ж ты, Куллервойнен, Калервы сынок, шагаешь?» Так промолвил Куллервойнен, Калервы сынок ответил: 115 «Мысль такая мне явилась, в голову пришло решенье: поспешить в края другие, к Унтамо пойти в селенье, отомстить погибель рода, 120 матери-отца страданья, обратить в золу жилища, в пепел превратить строенья!» Молвила хозяйка дебрей, так ответила, сказала: 125 «Не погиб твой род великий, Калерво еще не умер. Жив твой батюшка родимый, матушка твоя — здорова». «Ой ты, добрая старушка, 130 ой, старушка дорогая, где мой батюшка родимый, где же матушка родная?!» «Там твой батюшка родимый, там и матушка родная, — 135 на границе дальней Лаппи, возле самой рыбной ламбы». «Ой ты, добрая старушка, ой, старушка дорогая, как же мне туда добраться, 140 как в пути не заблудиться?» «Попадать туда не трудно, очень просто добираться: темной корбой прошагаешь, берегом пройдешь вдоль речки. 145 День пройдешь, другой отмеришь, вскоре третий прошагаешь, тут — на север, там — на запад. По дороге встретишь гору, обойди ее по склону, 150 с левой стороны подножья, там уже и реку встретишь, справа от себя увидишь — вдоль реки пойди подальше, мимо трех порогов шумных. 155 Подойдешь к началу мыса, на конец косы прибудешь. На мысу стоит избушка, на косе — рыбацкий домик, твой отец там проживает, 160 матушка живет родная, там твои живут сестрицы, две красивые девицы». Калервойнен в путь пустился, пошагал — пошел поспешно. 165 День шагает, два шагает, прошагал уже и третий, тут на север, там на запад. По дороге встретил гору, обошел ее по склону, 170 с левой стороны подножья. Там уже и реку встретил, справа от себя увидел, вдоль реки прошел подальше, мимо трех порогов шумных. 175 Подошел на берег мыса, на конец косы далекой. На мысу стоит избушка, на косе — рыбацкий домик. Куллерво вошел в избушку. 180 В доме гостя не узнали: «С берегов каких ты прибыл из какого рода, путник?» «Неужели не признали сына своего родного, 185 что герои Унто взяли, увезли с собой ребенком, крохою с вершок отцовский, с матушкино веретенце?» Поспешила мать ответить, 190 вымолвить такое слово: «Ох, сыночек мой несчастный, ой ты, пряжка золотая, ты живой и невредимый пребываешь в этом мире, 195 я тебя уж схоронила, уж оплакала навеки! Было у меня два сына, две красивых дочки были. У меня, у горемычной, 200 дети старшие пропали: сгинул сын в войне великой, дочка без вести исчезла. Вот теперь мой сын вернулся, дочь, видать, не возвратится». 205 Куллервойнен, Калервойнен, так спросил, такое молвил: «Где же дочь твоя родная, где сестра моя пропала?» Мать ответила на это, 210 молвила слова такие: «Там моя родная дочка, там сестра твоя пропала: в лес за ягодами вышла, за малиною — под горку, 215 там девица и пропала, курочка, в лесу погибла, смерть неведомую встретив, неизвестную кончину. Кто о дочери тоскует? 220 Мать о дочери тоскует. Мать ее пускай и ищет, пусть поищет, пусть покличет. Я на поиски пустилась, я пошла искать, бедняжка, 225 шла медведицей сквозь корбу, выдрой через лес бежала. День искала, два искала, третий день уже искала. Вот на третий день однажды, 230 через целую неделю на гору взошла большую, поднялась на холм высокий. Дочку кликнула оттуда, прокричала в полный голос: 235 «Где же ты, моя родная, возвращайся, дочь, скорее!» Так я дочку окликала, так пропавшую искала. Мне холмы в ответ кричали, 240 горы гулко отвечали: «Не зови ты дочь родную, не зови и не старайся. Не придет назад вовеки, никогда не возвратится 245 к материнскому подворью, к пристаням родным, отцовским».192
Крячка — один из видов чаек.
193
Кряква — утка, птица семейства утиных.
194
Крохаль — водоплавающая птица семейства утиных.
Песнь тридцать пятая
Куллерво пробует выполнять разные работы в хозяйстве родителей, но поскольку от него не было никакого проку, отец посылает его отвезти налоги, с. 1–68. — Уплатив налоги, Куллерво на обратном пути встречает заблудившуюся когда-то в лесу и не узнанную им сестру и соблазняет ее, заманив в сани., с. 69 — 188. Когда впоследствии оба уясняют, кто они такие, сестра тотчас бросается в реку, а Куллерво торопится домой и рассказывает матери ужасную историю соблазнения сестры. Он и сам собирается покончить с собой, с. 189–344. — Мать запрещает ему кончать жизнь самоубийством и советует подождать где-нибудь в укрытии, пока уляжется смута в его душе. В этот миг Куллерво приходит мысль прежде всего пойти и отомстить Унтамойнену, с. 345–372.
Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, начал поживать тихонько под родительской опекой. 5 Все же не умнел нисколько, разума не набирался — так уж дурно был воспитан, скверно в люльке убаюкан, глупой нянею укачан, 10 пестуном плохим взлелеян. Вот решил он поработать, вот задумал потрудиться. Нехотя побрел рыбачить, заводить огромный невод. 15 Вымолвил слова такие, так сказал, на веслах сидя: «То ль тянуть мне посильнее, загребать порасторопней, то ль тянуть не очень сильно, 20 загребать не очень быстро?» Рулевой с кормы заметил, вымолвил слова такие: «Коль тянуть сильнее станешь, загребать порасторопней, 25 не сломай хотя бы лодку, не сорви веслом уключин». Куллервойнен, Калервойнен, стал тянуть сильнее невод, загребать порасторопней, 30 поломал уключье лодки, можжевеловые дуги, челн осиновый разрушил. Калерво пришел проверить, слово молвил, так заметил: 35 «Из тебя гребец негодный! Поломал уключье лодки, можжевеловые дуги, челн осиновый [195] разрушил! Лучше рыбу в сети ботай [196] ! 40 Может, в этом преуспеешь». Куллервойнен, Калервойнен, в сети рыбу гнать принялся. Ботало в руках сжимая, так сказал он, так промолвил: 45 «То ли ботать посильнее, со всего плеча работать, то ли бить не очень сильно, бухать боталом, как нужно?» Сетевод ему ответил: 50 «Ботальщик зачем подобный, что работает вполсилы, что не бьет с мужскою мощью?» Куллервойнен, Калервойнен, ботать стал со всею силой, 55 со всего плеча работать. Превратил всю воду в кашу, невод в клочья излохматил, в жижу перемял всю рыбу. Калерво пришел проверить, 60 слово молвил, так заметил: «Ботальщик ты непригодный, невод в клочья излохматил, поплавки расколошматил, повод изорвал у сети. 65 Поезжай платить налоги, отдавать оброк земельный, Может, ты в пути везучей, поудачливей в дороге». Куллервойнен, Калервойнен, 70 старца сын в чулочках синих, парень золотоволосый, юноша красивый в кенгах, отвозить поехал подать, отдавать зерном налоги. 75 Отвезя оброк земельный, оплатив зерном налоги, он в санях своих уселся, в пошевнях расположился. В путь отправился обратный, 80 в свой родимый край поехал. Едет он себе тихонько, путь неспешно отмеряет, едет Вяйнолы холмами, катит пожнями былыми. 85 Девица спешит навстречу, златокудрая — на лыжах, Вяйнолы бежит холмами, катит пожнями былыми. Куллервойнен, Калервойнен, 90 останавливает лошадь, заговаривает с девой, обольщает, завлекает. «Поднимись, девица, в сани, отдохнуть приляг на шкуры». 95 Отвечает с лыж девица, со своих полозьев молвит: «Смерть пускай к тебе садится, пусть ложится хворь на шкуры!» Куллервойнен, Калервойнен, 100 старца сын, в чулочках синих, вицей резвого ударил, хлыстиком хлестнул жемчужным. Скачет конь, бежит дорога, путь летит, скрипит кошевка. 105 Едет он себе неспешно, путь неспешно отмеряет по морским просторам ясным, по открытому пространству. Девица спешит навстречу, 110 катит, сапожок красивый, по морским просторам ясным, по открытому пространству. Куллервойнен, Калервойнен, останавливает лошадь, 115 складывает рот красиво, просит девицу учтиво: «Сядь, красавица, в кошевку, красота земли, — в повозку!» Так ответила девица, 120 сапожок красивый молвил: «Пусть в кошевку сядет Туони, в сани Мана заберется!» Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулках красивых, 125 вицей резвого ударил, хлыстиком хлестнул жемчужным. Скачет конь, бежит дорога, сани мчат, путь убывает. Едет он себе тихонько, 130 отмеряет путь неспешно по песчаным землям Похьи, по пределам дальней Лаппи. Девушка спешит навстречу, оловянная застежка, 135 по песчаным землям Похьи, по пределам дальней Лаппи. Куллервойнен, Калервойнен, останавливает лошадь, складывает рот красиво, 140 просит девицу учтиво: «Поднимись, девица, в сани, под кошму садись, красотка, яблочек моих откушай, погрызи моих орешков!» 145 Так ответила девица, оловянная застежка: «На твои плевать мне сани, на твои дрянные дровни! Под твоей кошмою зябко, 150 холодно в твоей кошевке». Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, подхватил девицу в сани, кинул девушку в кошевку, 155 опустил ее на шкуры, под кошму упрятал деву. Молвила тогда девица, оловянная застежка: «Выпусти меня отсюда, 160 отпусти дитя на волю, чтоб негодного не слушать, чтоб не ублажать дурного, иначе я выбью днище, разнесу настил кошевки, 165 в щепки санки разметаю, вдребезги — твою повозку!» Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, денежный раскрыл свой короб, 170 крышку поднял расписную. Серебром хвалиться начал, расстилать сукна отрезы, с золотой каймой чулочки, серебром расшитый пояс. 175 Девицу прельстили ткани, деньги замутили разум, серебро пленило деву, золото заворожило. Куллервойнен, Калервойнен, 180 старца сын в чулочках синих, обвораживает деву, обольщает, обнимает, груди трогает рукою, вожжи дергает другою. 185 Приголубил так девицу, оловянную застежку, под кошмой, расшитой медью, на пятнистой шкуре мягкой. Бог уже дает и утро, 190 новый день Создатель дарит. Тут уж молвила девица, так сказала, так спросила: «Ты скажи, какого рода, племени какого будешь? 195 Видно, знатного ты рода, видно, племени большого?» Куллервойнен, Калервойнен, слово молвил, так ответил: «Не велик мой род отцовский, 200 не высок мой род, не низок, среднее всего лишь племя. Калервы я сын злосчастный, парень глупый, горемычный, малый вовсе никудышный. 205 Ты представь свой род отцовский, назови родное племя? Видно, знатного ты рода, видно, племени большого?» Так девица говорила, 210 так она ответ держала: «Не велик мой род отцовский, не высок мой род, не низок, среднее всего лишь племя. Калервы я дочь дрянная, 215 дева глупая, пустая, никудышное созданье. Помню, как ребенком малым, дочкой матери любимой, в лес по ягоды пустилась, 220 под горой набрать малины. Земляничку собирала, под горой брала малину. Днем брала, дремала ночью. День брала, второй старалась, 225 поняла уже на третий: не найду домой дороги — в лес дорога уводила, в заросли тропа манила. Тут я села, заревела. 230 День ревела, два ревела, вот на третий день однажды поднялась на холм высокий, на большую гору вышла. Там во все кричала горло, 235 мне лишь дебри отзывались, боровины откликались: «Не шуми, шальная дева, сумасшедшая, не кликай. Все равно тебя не слышат, 240 крик домой не долетает». Третий день прошел, четвертый, пятый день, шестой проходит, умирать уже решила, угасать легла на землю. 245 Только все же не погибла, не угасла, горемыка! Лучше б, жалкая, угасла, умерла бы, горемыка. На другой бы год, пожалуй, 250 может быть, на третье лето я травой бы зеленела, я б цветочком расцветала, ягодкой бы красовалась, краснобокою брусничкой, 255 не услышала б такого, не познала бы позора». Только так сказать успела, лишь поведала об этом, тотчас вырвалась из санок, 260 бросилась в поток бурлящий, в пену мощного порога, в огненные водоверти. Приняла тут смерть девица, встретила свою погибель, 265 в Туонеле нашла защиту, обрела покой в порогах. Куллервойнен, Калервойнен, выскочил из быстрых санок, зарыдал, заплакал громко, 270 начал жаловаться горько: «До чего же я несчастный, до чего же горемычный: обольстил сестру родную, дочку матери испортил. 275 Ой, отец, ой, мать родная, родичи мои, скажите, для чего меня создали, принесли на свет, бедняжку? Лучше было б не рождаться, 280 не рождаться, не являться, не бывать на этом свете, на земле не жить и вовсе. Смерть неправильно решила, поступила неразумно, 285 что младенцем не сгубила, не убила в ночь вторую». Искромсал хомут, изрезал, изрубил гужи железом, на коня вскочил гнедого, 290 сел на круп его широкий. Проскакал совсем немного, лишь чуток пути проехал, вот и дома оказался, во дворе отца родного. 295 У порога мать стояла. «Ой ты, матушка родная, лучше б ты, моя бедняжка, в этот мир меня рожая, напустила в баню дыма, 300 на запор закрыла двери, банным дымом задушила, на вторую ночь, младенцем, в простыне бы утопила, унесла в пеленках в воду, 305 люльку сунула бы в пламя, колыбель в очаг столкнула! Если б на селе спросили: «Почему нет зыбки в доме, двери бани — на запоре? " — 310 ты бы так в ответ сказала: «В пламени сожгла качалку, в очаге спалила зыбку. В бане зерна прорастают, сладкий солод поспевает». 315 Мать промолвить поспешила, так родимая спросила: «Что с тобой, сынок, случилось, что за горе приключилось, как из Тунелы приехал, 320 как из Маналы вернулся?» Куллервойнен, Калервойнен, слово молвил, так ответил: «Горе страшное случилось, лихо злое приключилось: 325 обольстил свою сестрицу, дочку матери испортил! Я отвез оброк земельный, уплатил налог деньгами. Повстречал в дороге деву, 330 соблазнил, прельстил девицу, оказалось, что сестрицу, дочку матери родимой. Смерть свою она сыскала, встретила свою погибель 335 в пене бурного порога, в огненном водовороте. Сам не ведаю, не знаю, сам теперь не понимаю, где искать свою погибель, 340 где найти мне смерть, бедняжке, в глотке ль воющего волка, в зеве ль злобного медведя, в брюхе ли кита большого, в пасти ли зубастой щуки?» 345 Мать сыночку так сказала: «Не стремись, мой сын родимый, в глотку воющего волка, в пасть ревущего медведя, не стремись к киту в утробу, 350 в пасть к морской зубастой щуке, велики просторы Суоми, широки пределы Саво [197] — там легко укрыться мужу, пережить позор великий, 355 пять и шесть годов скрываться, может быть, и целых девять. Принесет прощенье время, годы боль твою ослабят». Куллервойнен, Калервойнен, 360 слово молвил, так заметил: «Прятаться нигде не буду, убегать не стану, жалкий. Сам пойду навстречу смерти, сам явлюсь к воротам Калмы, 365 сам пойду на поле брани, к месту гибели героев: жив еще коварный Унто, не повергнут муж злосчастный, не оплачены страданья, 370 раны батюшки родного, муки матушки любимой, мне доставшиеся ласки».195
Долбленка — (осинка, осиновка) — лодка, выдолбленная из ствола осины.
196
Ботать — бить по воде боталом (шестом с наконечником для шума), звук которого распугивает рыбу, и она устремляется прочь, попадая в расставленные сети.
197
Саво — эпический топоним, соотносимый с провинцией и финским племенем Саво.
Песнь тридцать шестая
Куллерво собирается на войну и, прощаясь со всеми домашними, узнает, что никого, кроме матери, не печалит то, куда он отправляется, погибнет он или останется в живых, с. 1–154. — Прибывает в Унтамолу, убивает все живое и предает огню все жилища, с. 155–250. — Возвратившись к родным избам, находит свой дом пустым, не застает там ни одной живой души, кроме старой черной собаки, и с ней отправляется в лес добывать себе пищу, с. 251–296. — В лесу набредает на то место, где соблазнил сестру, и в раскаянии кончает с собой с помощью своего меча, с. 297–360.
Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, на войну идти собрался, приготовился к возмездью. 5 Меч точил лишь миг единый, заострял копье мгновенье. Молвит мать слова такие: «Не ходи, мой сын несчастный, в то великое сраженье, 10 в перезвон мечей могучих! Тот, кто вступит в бой нарочно, преднамеренно — в сраженье, будет сам повержен в битве, будет сам в бою погублен, 15 от меча он сам погибнет, от клинков падет кровавых. На овце ты едешь в битву, на козе в сраженье скачешь. Там твою овцу завалят, 20 в грязь козу твою затопчут: На собаке возвратишься на родимый двор — на жабе». Куллерво в ответ промолвил, Калервойнен так ответил: 25 «Не в болоте же я сгину, не в лесу дремучем рухну, где лишь коршуны гнездятся, где лишь кормятся вороны, — я паду на поле брани, 30 на местах больших сражений. Гибель на войне прекрасна, в громе брани смерть красива. Нет милей болезни ратной: умирает муж внезапно, 35 прочь уходит, не болея, не худея, угасает». Мать ответила на это: «Если ты погибнешь в битве, кто отцу опорой будет, 40 кто — заступником под старость?» Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: «Пусть умрет на куче сора, во дворе пускай угаснет!» — 45 «Кто же матери опорой, кто заступником ей будет?» — «Пусть помрет с охапкой сена, пусть навек в хлеву угаснет!» — «Кто ж опорой брату будет, — 50 кто ему поможет завтра?» «Пусть помрет в лесу дремучем, пусть на пожне брат угаснет». — «Кто сестре опорой будет, кто же ей поможет завтра?» — 55 «Пусть помрет, идя к колодцу, пусть за стиркою угаснет». — Куллервойнен, Калервойнен, дом родимый покидает, говорит отцу родному: 60 «Батюшка, прощай, родимый! Ты заплачешь ли, услышав, что скончался я внезапно, что ушел из этой жизни, из родного рода выбыл?» 65 Так отец ему ответил: «Не заплачу я, услышав, что скончался ты внезапно: сделаем другого сына, лучше этого намного, 70 сына прежнего умнее». Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: «Да и я не зарыдаю, о твоей услышав смерти. 75 Сам слеплю отца такого: рот из глины, лоб из камня, вместо глаз — с болота клюква, борода — из трав усохших, ноги — из развилки ивы, 80 из гнилой осины — тело». Так сказал родному брату: «Ты прощай, мой брат родимый! Ты заплачешь ли, услышав, что скончался я внезапно, 85 что ушел из этой жизни, из родного рода выбыл?» Так родимый брат ответил: «Не заплачу я, услышав, что скончался ты внезапно: 90 нового добудем брата, брата старого получше, прежнего вдвойне красивей!» Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: 95 «Да и я не зарыдаю, о твоей услышав смерти. Сам слеплю такого брата, рот из глины, лоб из камня, вместо глаз — с болота клюква, 100 волосы — из трав усохших, ноги — из развилки ивы, из гнилой осины — тело». Так сказал родной сестрице: «Ты прощай, сестра родная! 105 Ты заплачешь ли, услышав, что скончался я внезапно, что ушел из этой жизни, из родного края выбыл?» Так ответила сестрица: 110 «Не заплачу я, услышав, что скончался ты внезапно: брата нового добудем, брата этого получше, прежнего умней намного». 115 Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: «Да и я не зарыдаю, о твоей услышав смерти: сам слеплю сестру такую, 120 рот из глины, лоб из камня, вместо глаз — с болота клюква, волосы — из трав усохших, уши — из озерных лилий, талию — из ветки клена». 125 Матушке сказал родимой: «Дорогая, золотая, милая моя пестунья, выносившая сыночка, ты заплачешь ли, услышав, 130 что скончался я внезапно, что ушел из этой жизни, из родного рода выбыл?» Мать ответила сыночку: так промолвила, сказала: 135 «Что у матери на сердце, только мать сама и знает. Плакать буду я, услышав, что скончался ты внезапно, что ушел из этой жизни, 140 из родного рода выбыл, всю избу залью слезами, окачу полы волнами, на подворье нарыдаюсь, сгорбившись в хлеву наплачусь. 145 В голый лед снега расплавлю, лед в проталины проплачу, землю талую — в лужайки, зелень луга — в сухотравье. Коль на людях станет стыдно, 150 неудобно — убиваться, горевать совсем неловко, тайно в бане порыдаю, лавки все залью слезами, окачу водой горючей». 155 Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, веселясь пошел в сраженье, на рожке играя, — в битву. Шел по топям, шел по землям, 160 шел, трубя, по боровинам, шел, звеня, по травостою, шел, гремя, по сухотравью. Следом весть за ним летела, следом слух за ним катился: 165 «Дома батюшка скончался, принял смерть родитель старый. Возвращайся, чтоб увидеть, как покойного схоронят!» Куллервойнен, Калервойнен, 170 так промолвил, так заметил: «Что с того, что старый умер! Есть у нас в конюшне мерин, чтобы на погост доставить, там зарыть отца в могиле». 175 Знай трубит, идя болотом, гомонит, шагая палом. Следом весть за ним летела, следом слух за ним катился: «Дома брат уже скончался, 180 матери твоей сыночек. Возвращайся, чтоб увидеть, как покойного схоронят». Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: 185 «Что с того, что брат скончался. Есть у нас коняга дома, чтобы на погост доставить, братца там зарыть в могиле». Знай трубит, идя болотом, 190 ельником шагая, кличет. Следом весть за ним летела: следом слух за ним катился: «Дома уж сестра скончалась, дочка матери погибла. 195 Возвращайся, чтоб увидеть, как покойницу схоронят!» Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: «Что ж, туда ей и дорога! 200 Есть у нас еще кобыла, чтобы на погост доставить, там зарыть сестру в могиле!» Шел, играя, по кулигам, шел, звеня, по сухотравью. 205 Следом весть за ним летела, следом слух за ним катился: «Матушка твоя скончалась, умерла твоя родная. Возвращайся, чтоб увидеть, 210 как покойницу схоронят!» Куллервойнен, Калервойнен, так промолвил, так заметил: «Горе, горе мне, бедняге, матушка моя скончалась, 215 та, что мне кроила полог, одеяльце вышивала, из кудели нить крутила, с веретенцем управлялась. Не было меня с ней рядом, 220 как родная умирала. То ль от холода замерзла, то ль от голода угасла? Вы покойницу обмойте привозным из Саксы мылом, 225 в саван шелковый оденьте, в полотняные одежды! Лишь потом везите в калму, лишь потом заройте в землю, с причитаньями везите, 230 в яму с воплями спустите! Не могу еще вернуться: не отмщен покуда Унто, не погублен муж коварный, жалкий муж не уничтожен». 235 На войну все шел, играя, в Унтолу шагал, ликуя. Говорил слова такие: «Ой ты, Укко, бог верховный! Дал бы ты мне меч могучий, 240 подарил клинок красивый, чтоб с толпой мужей сразиться, с целой сотнею героев». Получил клинок прекрасный, меч могучий, самый лучший. 245 Унтамо людей осилил, род коварный уничтожил, сжег дотла жилища Унто, обратил все избы в пепел, от печей оставил камни, 250 от дворов — одни рябины. Куллервойнен, Калервойнен, тут уж повернул обратно к избам батюшки родного, к тем родительским полянам. 255 Дверь открыл — пуста избушка, в дом вошел — безлюдно в доме, некого обнять бедняге, некому подать и руку. К очагу он тянет руку — 260 холод от углей исходит. Вот тогда он тотчас понял: матушки в живых уж нету. Протянул он руку к печке — холод от камней исходит. 265 Вот тогда-то он и понял: батюшки в живых уж нету. Бросил взгляд на половицы — пол давно не подметали. Вот тогда он тотчас понял: 270 нет уже в живых сестрицы. Он пошел тогда к причалу — нету лодки у причала. Вот тогда он тотчас понял: нет в живых родного брата. 275 Тут заплакал он, несчастный. Плакал день, другой проплакал. Сам сказал слова такие: «Ой ты, матушка родная! Что оставила сыночку 280 для житья на этом свете? Почему ты, мать, не слышишь? На твоих стою глазницах, на твоих бровях рыдаю, на челе твоем стенаю». 285 Мать заметила из гроба, так из-под земли сказала: «Черный пес тебе остался, с ним броди по дальним корбам. Ты возьми его с собою, 290 ты уйди в края лесные, поднимись на гору в корбе, загляни к хозяйкам юным, на подворье к синим девам, перед хвойными дворцами, 295 там ищи себе прокорма, там выпрашивай добычу!» Куллервойнен, Калервойнен, взял с собой в дорогу Мусти, в путь отправился неспешно, 300 в корбу темную, на гору. Он прошел совсем немного, прошагал пути маленько, подошел к колку лесному, оказался в том же месте, 305 где девицу обесчестил, дочь родимой опорочил. Там лужок прекрасный плакал, там поляна причитала, травы юные грустили, 310 вереска цветы роптали: обесчещена девица, дочка матери родимой. Там трава не поднималась, там цветы не раскрывались, 315 там не цвел красивый вереск, там, на месте злополучном, где девицу он испортил, дочку матери родимой. Куллервойнен, Калервойнен, 320 выхватил клинок свой острый, меч свой вертит, изучает, спрашивает, вопрошает, от меча услышать хочет, не желает ли железный 325 плоти грешника отведать, виноватой выпить крови. Понял меч героя мысли, разгадал желанье мужа, произнес слова такие: 330 «Почему бы не отведать, не откушать грешной плоти, не попить преступной крови? Ем же плоть и невиновных, пью и кровь совсем невинных!» 335 Куллервойнен, Калервойнен, старца сын в чулочках синих, рукоятью меч вонзает, в землю твердую вгоняет, острие направив в сердце, 340 падает на жало грудью. Так свою погибель встретил, так свою кончину принял. То была кончина мужа, юного героя — гибель. 345 Что ни говори, — героя, вековечного страдальца. Тут уж старый Вяйнямёйнен, как узнал о смерти мужа, Куллервойнена кончине, 350 слово молвил, так заметил: «Никогда, народ грядущий, не давай детей родимых глупому на попеченье, чужаку на воспитанье! 355 Тот, кто дурно был воспитан, был неверно убаюкан, тот вовек не поумнеет, мудрость мужа не постигнет, даже если возмужает, 360 если телом и окрепнет!»Песнь тридцать седьмая
Илмаринен долго плачет по своей убитой супруге, затем кует себе из золота и серебра новую жену. С большим трудом доделывает ее, но она остается бездыханной, с. 1–162. — Проводит ночь в постели со своей золотой невестой и, проснувшись утром, чувствует, что тот бок, который был повернут к изваянию, очень холоден, с. 163–196. — Хочет отдать свою золотую невесту Вяйнямёйнену, который, однако, отказывается от нее и велит Илмаринену выковать из нее другие полезные вещи или отвезти в этом же самом виде в другие страны к жаждущим золота женихам, с. 197–250.