К моему сожалению, особых перемен не произошло. Единственное, улыбка пропала с лица лейтенанта и взгляд изменился, стал каким-то обиженным.

— Так-так-так, — пробормотал он. — Значит, вон оно как. — Задумавшись на секунду, он крикнул: — Семенов, срочно машину!

Подумал еще с минуту и спросил уже меня:

— Что-то есть?

Правильно поняв его вопрос, я ответил:

— Подсумок слева, только не открывать никому, кроме вас и начальника особого отдела.

Утвердительно кивнув, он продолжил «разговор»:

— Наручники снимать пока не будем. Сам понимаешь, пока ты просто очень подозрительное лицо. Ну а дальше, дальше будет видно.

Минут через пять, услышав шум мотора, лейтенант приказал:

— Выдвигаемся!

Меня, подхватив с двух сторон, вывели на улицу. Во дворе стояла «полуторка», в которую погрузили меня и сели все остальные. Лейтенант, забрав подсумок с «подарками из будущего», сел в кабину, меня посадили на пол возле кабины. Рядом, с оружием в руках, на какие-то мешки сели сержанты, а немного ближе к заднему борту — «младший лейтенант» и здоровенный, как медведь, старшина в обычной пехотной форме. Проскрежетала коробка передач грузовичка, машина дернулась, и мы поехали.

Ехать было, прямо скажем, некомфортно. Трясло жутко, через несколько минут неспешной езды мне уже казалось, что моя «пятая точка» превращается в один большой синяк. Самым поганым было то, что даже сменить позу мне не давали. На каждую попытку пошевелиться меня дергали сразу с двух сторон, а потом вообще заявили:

— Будешь дергаться, во второе ухо получишь!

Решив, черт с ней, с жопой, голова дороже, я смирился и затих. Ехали долго, сначала по проселочной дороге, потом выехали на шоссе, все забитое красноармейцами и техникой. И без того не быстрая, езда превратилась в черепашью. Палило солнце, пыль, шум. Чьи-то маты. Одним словом, прифронтовая дорога. И тут раздался чей-то истерический, громкий крик, мгновенно подхваченный еще десятками голосов:

— Воздух!!!

Я вскинул голову. С запада в голубом без единой тучки небе приближалось девять точек, превращаясь в уже знакомые Ju-87. Машина остановилась, лейтенант, открыв дверь, встал на подножку, повернулся к нам и только собрался что-то сказать, как первый из «лаптежников» свалился на крыло, врубил сирену, и началось. Только маленькие капельки бомб отделились от лидера, уже выходящего из пике, только с диким воем сирены «Юнкерса» начал смешиваться пронзительный визг бомб, как ему на смену заступил следующий. Вместе со своими конвоирами я кинулся к обочине, но, споткнувшись, упал. Младший лейтенант потянул меня, помогая встать, и тут бомбы долетели до земли. Первая же попала в нашу «полуторку». Близким взрывом меня подбросило вверх, перевернуло и швырнуло опять на землю. Я попытался перевернуться, но почувствовал удар, а дальше — темнота.

— Как он? Живой?

— Да, товарищ старший лейтенант. Видимо, контузия оказалась серьезней, чем мы считали, да еще и головой он сильно ударился. Я думаю, что через пару дней он придет в сознание и вы сможете с ним побеседовать. И еще: вот записи нашего сотрудника, сидевшего… — Голоса удалялись, и не было ясно, на самом деле я их слышу или это галлюцинация? Попытка открыть глаза привела к тому, что весь мир, взбесившись, закрутился вокруг меня, и мое сознание растворилось в хаотичном мельтешении каких-то лиц, звуков и непонятных образов.

Белый потолок, белые стены, белая дверь. Окно, прикрытое белыми занавесками, белая простыня и наволочка. Только синее шерстяное одеяло и блестящая спинка кровати выделялись из этого царства белизны. Та-а-ак. И где я нахожусь, собственно? Судя по всему, в госпитале. Но одиночная палата в прифронтовой полосе начала войны? Ага, счаз! Скорее поверю в отступление фрицев, чем в такую благодать! Фрицев, фрицев… Какая-то мысль свербила в уголочке сознания, но никак не давалась для осознания. Мля-я-я-я-я! А может, я у них? Рас…ачили дорогу, потом нашли бесценный подсумок, меня в форме НКВД, но в наручниках. Может, и кого из сопровождающих взяли. Вот и лежу в их госпитале, пока не стану пригодным для бесед и сотрудничества? Черт, черт, черт! И тишина вокруг, ничего не слышно, будто вымерли все. Нужно повернуть голову налево, осмотреть вторую часть палаты, может, какая-то деталь хоть какую-то подсказку даст? С трудом, преодолевая жуткую слабость, поворачиваю голову и упираюсь взглядом в чей-то белый халат. У глухой левой стены стоял небольшой столик со стулом. На столе стояли большой граненый графин с водой и стакан. Рядом лежала стопка каких-то бумаг. На стуле в накинутом поверх формы халате сидел молодой, лет тридцати, плотного телосложения мужчина и смотрел на меня. Встретившись с ним взглядом, я обалдел. Такого интереса к своей скромной персоне я не чувствовал никогда в жизни! Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу, потом он отвел взгляд и спросил:

— Пить хотите?

Я открыл рот, но не смог выдавить из себя ни звука. В джунгли пришла великая сушь, закрутилась в голове идиотская фраза. Правильно поняв мое состояние, неизвестный налил в стакан воды из графина и, приподняв мне голову, напоил меня. С жадностью выхлебав стакан, я удовлетворенно прикрыл глаза.

— Ну так как, вы можете говорить?

— Да, могу. Где я?

— Вы в госпитале для сотрудников НКВД, под Житомиром.

— Как вы можете это доказать?

— Что именно? — В голосе мужчины звучал неподдельный интерес. — То, что вы в госпитале НКВД? Или то, что вы рядом с Житомиром?

— И первое и второе!

— М-да, молодой человек, такого в моей практике еще не было! — В его голосе явственно проскальзывало веселье. — Этот вариант мы тоже рассматривали, так что… Семенов!

Дверь палаты мгновенно открылась, и на пороге появился крепыш в форме сержанта НКВД.

— Машину, двух человек, пять минут.

Сержант молча козырнул и закрыл дверь.

А «человек в халате», пройдясь по палате, спросил:

— Есть какое-то место, которое вы сразу узнаете? — Дождавшись ответа, удовлетворенно хмыкнул и пробормотал: — Хорошо, очень хорошо.