Несмотря на все денежные трудности, Набоковы пока что были настроены оставаться в Германии. Они приобрели небольшой красиво расположенный земельный участок на берегу Циестзее недалеко от Кенигс Вустерхаузена к юго-востоку от Берлина. Из-за того что они неоднократно оказывались не в состоянии своевременно вносить за участок положенные платежи, им пришлось через некоторое время вернуть его владельцу.

Набоков немного вносил тогда в семейный бюджет. Кормильцем семьи была Вера. Она работала во французском посольстве, в берлинской адвокатской фирме и брала много разовых работ — от переводов до сопровождения экскурсий американских туристов по городу.

Представляясь в немецких фирмах, Вера Набокова начиная с 1933 года указывала, что она еврейка, даже если ее не спрашивали об этом. Немецких работодателей поначалу не смущало, что она еврейка, как она сама писала позже об этом [90] .

Как и ее либерально настроенный муж, Вера Набокова внимательно следила за возникновением национал-социализма. Сначала у обоих было такое чувство, что изменения в Германии их лично не могут затронуть. Создается впечатление, что Набоков в эти годы еще недооценивал политическую опасность. Так, он временами звонил своему другу Георгию Гессену, сыну соучредителя «Руля», и шутил: «Когда в следующий раз собирается наша коммунистическая ячейка?» [91]

Семья Гессенов покинула Берлин в 1933 году как и многие другие представители еврейской интеллигенции в русской эмигрантской среде. Владимир и Вера Набоковы пока что отвергали уговоры друзей и знакомых, покидавших Германию, как преувеличения. Набоковы проигнорировали регистрацию в Берлине профашистского союза младоруссов, который в листовке под заглавием «Ко всем русским в Германии» провозглашал:

Месяц спустя двадцать восемь эмигрантских организаций направили Адольфу Гитлеру адрес с заверениями в своей преданности. В этом послании говорится:

Некоторое время спустя Набоков сам подвергся нападению группы земляков, которые возлагали надежды на Гитлера и восторженно приветствовали будущего диктатора.

Оглядываясь назад, Набоков не мог дать убедительного объяснения, почему он в противоположность многим русским эмигрантам и немецким либералам, социалдемократам и коммунистам не покинул вместе с женой Германию в 1933 году. В качестве аргумента он повторял одно: «Мы были ленивы. Симпатично ленива моя жена, отвратительно ленив я. Мы привыкли к одному месту и просто оставались там» [94] .

Одной русской журналистке он доверительно рассказывал в начале гитлеровских времен, что у него не было никаких денег на переезд за границу. Кроме того, для него и его жены как обладателей нансеновского паспорта, того, что Лига Наций выдавала беженцам, закрыты все границы для переезда в другую страну [95] . Для получения вида на жительство в одной из соседних стран необходимо было представить одобренное властями трудовое соглашение — для Набокова было ужасным даже представление о постоянной работе в каком-то бюро.

В конце 1933 года первым из русских получил Нобелевскую премию в области литературы хорошо знакомый с Набоковыми Иван Бунин. То, что премией был отмечен консервативный Бунин, а не социальный критик Максим Горький, вызвало резкие протесты левой интеллигенции. Во Франции протестовал Луи Арагон; немецкий сатирик Курт Тухольский, за несколько месяцев до этого эмигрировавший в связи с захватом власти нацистами, откомментировал решение Нобелевского комитета в пользу эмигранта- дворянина против советского гражданина пролетарского происхождения словами: «Отвратительно глупо». Томас Манн, который тоже бежал от национал-социалистского режима, наоборот оценивал творчество Бунина чрезвычайно высоко.

Почти все эмигрантские организации пытались использовать Бунина в своих интересах. Поэтому устроенные в его честь торжества в Берлине, где он после вручения премии сделал остановку по пути из Стокгольма к месту жительства в Париже, не обошлись без недовольных голосов. Главными ораторами должны были выступать Гессен и Набоков. С тем, что «еврей и полуеврей» (последнее обозначение относилось к Набокову, который был женат на еврейке) собираются чествовать русского, да еще происходящего из дворянского рода, националисты не могли примириться. Во время торжества на сцену поднялся некий русский журналист, исповедовавший национал-социализм, и запел хвалу Гитлеру [96] .