Вылетев в гостиничный коридор, она понеслась так, что в ушах свистел ветер. Через пару минут петляния по этажу Вера поняла, что, скорее всего, находится в загородном доме. В фильмах про богатых и знаменитых показывали именно такие огромные виллы со множеством гостевых комнат. План нужно было срочно менять и бежать вниз, но прежде необходимо было одеться. Трясясь всем телом, она прислонилась к стене и начала натягивать костюм, путаясь в подкладке и глотая слезы. Что-то было не так: с самочувствием, с полным отсутствием внятных воспоминаний, со странной тяжестью в голове и влажным холодом, ползающим по телу. Кроме всего прочего, невероятно хотелось пить.

Тупо посмотрев на голые ноги, Вера поняла, что в той комнате осталась ее обувь. Где была верхняя одежда – вообще непонятно. Или на улице тепло и ничего больше не было? А мобильник? Вера помнила, что телефон у нее тоже был.

К горлу вновь подкатила дурнота, и Верочка пошатываясь побрела мимо закрытого ряда дверей. Пейзаж напоминал декорации для фильма ужасов: толкнешь одну дверь, а оттуда…

Вывернув из-за очередного угла, девушка нос к носу столкнулась все с той же злобной женщиной в переднике. От страха и отчаяния Верочка разрыдалась.

Дарье Федоровне было так плохо, что слезами ее было не пронять. Свои она все выплакала, а чужие раздражали. Молча сунув в руки рассопливившейся девице куль с вещами, которые она уже везла в камеру хранения «потеряшек», Дарья Федоровна молча прошла мимо, волоча за собой тележку с бытовой химией.

– Где я? – запоздало всхлипнула Вера, вдруг подумав, что, кроме этой странной тетки, она рискует больше никого здесь не встретить.

– Госсссподи, надо ж так пить! – прошипела себе под нос горничная и торопливо заехала в ближайший номер.

Пошуршав огромным пакетом, Вера обнаружила там и обувь, и мобильник, и дубленку. Судя по всему на улице была зима. От отсутствия воспоминаний хотелось горько-горько и долго реветь. Она чувствовала себя воздушным шариком, который несло невесть куда: траектория полета непредсказуема, а внутри – оглушительная пустота.

Девушка оделась и, покачиваясь от слабости, пошла бродить по коридору.

Первым живым человеком, который вышел ей навстречу, оказался щуплый узкоглазый мужчина. Он бодро семенил по ковровой дорожке, энергично перебирая маленькими ботиночками и уважительно разглядывая Верины ноги.

– Извините, – голос вдруг осип и слова хриплым клекотом застревали в горле, – как мне отсюда выйти?

Абориген что-то приветливо забормотал на неизвестном языке. Судя по интонациям, он был либо японцем, либо китайцем. Мужчина размахивал руками и выстреливал длинными гортанными фразами, адресуясь к Вериным голым коленкам. Она тоже посмотрела на свои ноги и равнодушно констатировала, что кожа, покрывшаяся мурашками, довольно дико смотрится в сочетании с зимними сапожками и дубленкой. Японец тем временем начал семафорить, указывая куда-то ей за спину и изображая короткими пальцами парный поход.

– Мамочки, да меня же за границу вывезли, – вдруг осенило Веру. – В бордель!

Эта мысль почти физически ударила девушку, оглушив и парализовав. Она медленно осела на пол и отключилась.

… – Да я бы выкинул эту шалаву на улицу, а вдруг япошка спросит. Он же почетный гость, как-никак! Вот зараза на мою голову! Что она на этаже делала? Максимыч, дай ей по роже, может, в себя придет?!

– Неудобно, – пробубнил совсем рядом низкий голос, и Верочку обдало запахом терпкого табака.

– Неудобно с голым задом по приличному отелю шляться! Тоже мне – эксгибиционистка! Красивая баба, а совести – ноль! Нет бы дома сидеть, детишек рожать, котлеты жарить, так нет! Денег им всем хочется.

Говорил он очень прочувствованно, видимо, о чем-то своем, наболевшем.

И вдруг на Веру обрушились воспоминания все сразу, оптом: уход Вовы, Марко, внезапно ставший симпатичным, заселение в гостиницу, а потом…

У Веры запылали щеки, и она резко вскочила, открывая глаза. Открыть их до конца девушка не успела, сильно и гулко стукнувшись обо что-то лбом.

– … …! – жалобно завопил кто-то прямо у нее над плечом.

Верочка осторожно приоткрыла один глаз: держась за челюсть, рядом с ней сидел крепкий седой мужик в костюме, который смотрелся на нем, как седло на корове.

– Вот кобыла! – гаркнул еще кто-то невидимый, но явно раздраженный ее присутствием. – Юбку одерни, заголяется тут!

Мужики были грубыми, и дожидаться от них сочувствия не приходилось, но слезы катились сами собой и обильно орошали воротник дубленки.

– Ой, не реви тут! – прошамкал тот, что маялся с челюстью. – Иди, ничего тебе не будет, только чтоб больше здесь не появлялась!