Резким движением Вика выдернула у него из-под рук документы, затолкала их в рюкзак, встала, закинула рюкзак на плечо и звенящим от ярости голосом спросила:

– Где находится твоя клиника и во сколько нам приехать?

– Куда ты собралась? – удивился Егор.

– На дачу моей подруги, там нас вряд ли найдут.

– И как ты собираешься туда добираться, еще нет и семи часов?

– У меня машина у подъезда.

– Ясно.

Он встал, подошел к ней, стянул с ее плеча рюкзак и протянул руку.

– Дай мне ключи от машины, я поставлю ее на стоянку, а ты иди спать.

– На какую стоянку? – не поняла Вика.

– У нас возле дома стоянка, ты не заметила?

– Нет.

У нее кончились силы, вот так вдруг, в одно мгновение, она даже не смогла спорить с ним.

«Ладно, и черт с тобой! Действительно, надо поспать, а потом я решу, что дальше!»

Егор поставил машину на стоянку и медленно прошелся по совершенно безлюдной улице, пытаясь разобраться в том, что она ему рассказала, и в том непонятном нагромождении чувств, эмоций, вызванных ее странным, неожиданным появлением. Вернувшись домой, он осторожно заглянул в гостевую спальню.

Ребенок спал в обнимку с игрушечным зайцем, облаченный в пижамку, скинув с себя одеяло во сне. Вика спала рядом. Присев на край кровати, она просто свалилась на бок, не успев ни раздеться, ни разуться, ни просто оторвать ноги от пола.

Егор подошел к кровати, постоял, порассматривал ее, спящую, какое-то время.

«Ну что, Вика Шалая, как тебя угораздило вляпаться непонятно во что и какого черта тебя принесло в мою жизнь?»

Он невесело усмехнулся своим мыслям, снял с нее обувь, стянул джинсы вместе с колготками, свитерок, но майку, которая обнаружилась под ним, снимать не стал, уложил ее ноги на кровать, накрыл их вместе с ребенком одеялом и тихо вышел из комнаты.

Подумав, все-таки налил себе граммов тридцать коньяку и выпил, достал из Викиного рюкзачка, который сам положил на диван, забрав у нее, историю болезни и белый конверт.

Нормальные люди спят по воскресеньям в такую рань, и желательно где-нибудь на даче. Он и собирался к друзьям на дачу, но в субботу его вызвали в клинику на срочную, внеплановую операцию. Операция оказалась сложной, долгой, и он просто поленился ехать. А ночью к нему ворвалась Вика Шалая, как черт своим хвостом перебаламутив тихий омут его жизни! Вот какого, спрашивается!

Ладно, разберемся. И он вернулся от непродуктивных вопросов к повторному изучению истории болезни и анализов мальчика Степана Шалого трех лет.

Егор любил свою работу! Очень любил.

Когда он оперировал, чувствовал что-то необъяснимое, некое измененное состояние сознания, в котором все вокруг исчезает и перестает иметь какое-либо значение. Остается только этот момент, твои знания, твои руки, и шаг за шагом ты продвигаешься вперед, продумывая, как в шахматах, каждое следующее действие. А потом совсем ненадолго приходит ощущение победы, даже не победы, наверное, это не так называется, нечто неуловимое, какой-то восторг, радость, сменяющаяся приятной, заслуженной усталостью. И всегда это происходит по-разному. Когда ты продумываешь план операции, описываешь и представляешь, что и как будешь делать, – это одно, а когда начинаешь оперировать, то очень часто получаешь сюрприз за сюрпризом, сталкиваешься с неожиданными осложнениями и каждый раз не знаешь, чего ожидать, разрезая пациента. Человеческий организм как шкатулка с сюрпризами – знаешь, что сейчас что-то выскочит, а вот что?

Егор закурил и посмотрел на сигарету, задумавшись.

Он не мог решить, права она или нет. Из истории болезни становилось ясно без сомнений: здесь что-то не так – ни одна мать не сможет не заметить такого тяжелого состояния ребенка, а когда просмотрел другие анализы, его сомнения усилились. Ну, допустим, что мальчика действительно выбрали донором, но такой уверенности, как у Вики, у Егора не возникало. Мало ли что это могло быть! Обычная лабораторная ошибка, да что угодно, весьма прозаическое и далекое от криминальных киношных страстей.

Он ей поможет разобраться. Поможет и выпроводит из своей жизни!

Совсем выпроводит, с концами! Навсегда! И постарается забыть. Один раз забыть Вику Шалую у него получилось. Почти получилось. Но сейчас для забывания куда как больше поводов – мальчик Степан трех лет.

Он с силой затушил бычок в пепельнице.

Егор стал курить в Чечне. Там невозможно было не курить, как невозможно было не пить спирт, иначе можно было бы свихнуться или подохнуть от усталости.

Его вызвали накануне Нового года, тридцатого декабря, и отдали приказ первым же рейсом прибыть в Чечню. Для всей страны это был Новый, 1995 год, а для тех, кто был в Чечне, ад, замешанный на неприкрытом предательстве, больших вонючих деньгах и тысячах смертей!

Но это он узнал и понял гораздо позже, а тогда не думал ни о тактике, ни о стратегии войны, ни о том, где и как идут бои. Он латал и штопал, стараясь спасти как можно больше жизней, не отходя от стола по шестнадцать–восемнадцать часов, состоящих из кровавого месива живых и мертвых, раненых и умирающих.