– Да, немного, если нетрудно… А так вот и за. Если всех непристроенных и страждущих девиц хоть вторыми-третьими женами возьмут, мне в подружки никто набиваться не будет. Уже хорошо! Они то плачутся, то делятся… А чем делятся? Тот обманул, этот напакостил… Каждый следующий хахаль оказывается хуже предыдущего. И жаднее, и требовательнее… А я все на свою голову это воспринимай… Очень надо! Распихать бы их всех… – Алиска передернула плечами и замолчала.

– Ну, какая-то больно… неприступная. – Тетя Нина только укоризненно покачала головой, но не стала высказывать Алиске своего открытого осуждения – а какое она право имела указывать взрослой, самостоятельной бабешке тридцати с лишком лет? – однако своих чувств скрывать не могла. – Как-то ты это странно все воспринимаешь. «Подруги делятся»… На то и подруги… И как это так – многоженство?

Алиска было набрала воздуху, чтобы развернуть перед родственницей перспективы внедрения многоженства на православной Руси, но ее перебил дядя Вася, до этого с хитрым прищуром слушавший пустую бабью болтовню.

– А что? Многоженство – это, того, неплохо, – активно строя жене глазки, принялся подзуживать он. – Очень даже ничего… может выйти. Раз мужик может содержать трех жен со всем приплодом – так флаг ему в руки!!

– Скажешь тоже! – как-то резко, не в шутливый тон беседы, оборвала разговор Нина Петровна, бросила на стол чайную ложечку и ушла в дом, на ходу снимая фартук – вот вам!

– Ой, а чего это она? – удивилась, даже чуть испугалась Алиса. – Я вроде так… Для поддержания беседы. Она чего – обиделась на меня?

Дядя Вася слегка махнул рукой – мол, не переживай, обойдется! – и, будто собираясь с мыслями или припоминая что-то, принялся обмахиваться рекламной газеткой.

Стояли умеренно жаркие, развернувшиеся во всей своей атласной красе июньские дни. Ночи словно и не было: к полуночи небо темнело до глубокой синевы, в зените выскакивали самые яркие звезды, и тотчас на горизонте высветлилась зеленоватая полоска рассвета. Почти сразу налилась она, как созревающая на глазах ягода смородины, красным соком. А там, глядишь, побежали по земле длинные тени – это солнце высунуло из-за горизонта яркий ободок…

Цвела липа – последнее бурное начинание убегавшей весны. Будто стыдясь за свои невзрачные, мелкие цветочки, липы наполняли воздух дачного поселка невероятной, томной и округлой сладостью. Легкие порывы ветра с трудом сдвигали эти медовые клубы и обрушивали их на домики и людей. Иной раз и дыхание могло перехватить от их сладкой густоты…

Многие здешние обитатели собирали эти дары, часами стоя под деревьями с целлофановыми пакетиками. Делать это надо было с осторожностью – на липовый цвет находились и другие охотницы – пчелы. Почти из каждого соцветия торчала трясущаяся от вожделения мохнатая полосатая попка, и надо было приглядывать повнимательнее, чтобы не схватить невзначай вместе с цветками крылатую труженицу и не получить заслуженное атанде в виде укуса… Вообще, пчелы конкурентов так, задаром, не цапали – слишком были заняты, просто, утробно гудя, перебирались повыше. И к тому же в их распоряжении была еще и ночная смена. Пчелки не ложились спать, как обычно, с заходом солнца, а продолжали летать туда-сюда в сумерках, как заведенные, ловя недолгие дни липового рая.

– Ты тут ни при чем, – добродушно объяснил дядя Вася. – Это, скорей, на меня она… Молодость вспомнила моя Ниночка Петровна, да!..

Дядя Вася, устраиваясь поудобнее, поерзал в креслице – да так, что заскрипела под ним витая лоза. Алиска поняла, что застряла тут по крайней мере еще на час – любил Василий Федорович побаловать окружающих историями из своей долгой и бурной жизни! Любил и делал это охотно и с чувством. Сейчас Алиса не возражала – домой спешить не было резону. Сегодня им должны были принести для целевого ознакомления очередное, найденное любящей мамой ничтожество несостоявшегося мужского пола, попросту говоря, жениха-претендента на бесплатное Алискино кухонно-прачечное обслуживание. Похоже, что свидание не состоится, мама устроит очередной скандал со слезами… Пусть, это вещь привычная, домой Алиса уж никак не спешила. Авось гости посидят-посидят да и уйдут восвояси, поняв, что ничего, кроме маминых стенаний о трагичной дочкиной непристроенности, не услышат.

– Вот ты все от женихов отмахиваешься, – мягко, но категорично обличил дядя Вася.

Алиса пожала плечами и потупила взор – есть грешок, есть, не спорю.

– Во-от! – поднял указательный палец родственник. – Это вы сейчас такие, самостоятельные. А мы-то к другому поколению относимся. В наше время девки за парней мертвой хваткой цеплялись! Прыг, цап-царап и в кустики! В ЗАГС то есть. Считалось: двадцать лет девчонке и она не замужем, значит – все, пролетела! Парней холостых уже нет, следовательно, осталась в вековухах.

– Пф! – фыркнула Алиска, выпятив губу с ободком съевшейся малиновой помады. – Что за ерунда! Теперь и до тридцати пяти не выходят вполне сознательно, и не особо переживают. Была охота…

– О-о! – еще раз поднял палец дядя Вася. – А у нас так велось – раз в восемнадцать, прямо из школы, не выскочила – все, значит, второй сорт. Потом разве что за разведенного или сильно пьющего. – Алиска сделала презрительную мину, но промолчала, ожидая развития темы. – Да, так что такие, как я, – чтоб все в дом, тверезые, уважительные ребята – были на вес золота.

– Ну, – искренне улыбнулась Алиска, – это я согласна. Вас, дядя Вася, хоть сейчас на слитки и в казну!

– Ага, как помру, так сразу в печь да на переплавку! Охо-хо! – добродушно грохнул Василий Федорович так, что даже приподнял голову кудлатый пес, валявшийся тряпка тряпкой в тени своей будки.

На веранду выглянула Нина Петровна, обежала недоуменным взглядом окрестности и снова спряталась. Сидевшие на веранде ее не заметили, а пес, убедившись, что ни лаять, ни тем более кусаться нет необходимости, снова опустил голову на траву и блаженно закрыл глаза.