Силы-то у нее хватило бы, Степушкин не сомневался насчет ее возможностей. Такие кульбиты с ним в постели вытворяла, такими приемами и захватами при этом пользовалась, что ему оставалось лишь испуганно охать да коленки к животу поджимать. Даже спросил как-то однажды, не в спецназе ли она подрабатывала прежде, чем в школьные секретари податься.

Лялька оглушительно смеялась, демонстрировала ему мышечную массу рук, ног, безупречный живот, просила даже ударить ее по нему. Степушкин не стал. Женщина все же.

И вот теперь...

Он с трудом поднялся со стула возле окна, где тискал в руках районную газетенку. Старческими подволакивающими движениями двинул стопы в коридор. Там у него телефон стоял на антикварной тумбочке красного дерева. Купил себя позабавить, не выдержал как-то в крохотной антикварной лавке соблазна. Медленно шел, дышал с надрывом и свистом. Невзирая на зной катившегося к завершению лета, вдруг почувствовал странный озноб и тут же потянулся к вешалке, где у него ветровка на крючке моталась.

А ведь он очень старый! Морщинистый и дряблый совсем. Это открытие неприятно ударило его по глазам возле зеркала над антикварной тумбочкой. И силы уже не те, и осторожность тоже. Расслабился, влюбился, потерял бдительность. А ведь не имел права ее терять, не имел права доверять молодой здоровой бабе. Должен был прежде всего задаться вопросом: а зачем он ей?! Зачем такой старый и морщинистый нужен такой красивой молодой бабе, с потрясающей фигурой, гладкой кожей, тугой высокой грудью не рожавшей никогда женщины? Зачем он ей вообще?!

Она пробралась в его дом, прокралась в его душу, завоевала сердце, подсадила на наркотик своей молодости. Она погубила его! А зачем?!

Трясущимися руками Степушкин снял хромированную трубку с украденного пару лет назад телефонного аппарата. Подумал, рассматривая тут же засветившиеся цифры. Попытался положить трубку назад. Рука зависла в десяти сантиметрах от аппарата. И потом все же нерасторопными, неловкими движениями он принялся тыкать в цифры пальцем, набирая ее телефонный номер. Сначала набрал рабочий номер. Звонок гундосил долго и безрезультатно. Потом набрал домашний.

– Алле, – отозвалась почти сразу Лялька низким красивым голосом.

Он с ума сходил от ее голоса! От того, как она шептала, задыхаясь, ему на ухо разные непристойности. От того, как стонала громко, прерывая стоны тяжелым дыханием. Он все в ней любил, оказывается. Все, включая ее возможную жестокость и подлость. Он даже и это простил бы ей и помог, да. Лишь бы она...

Лишь бы это было направлено не против него.

– Это я, – обронил Степушкин и почувствовал страшную усталость, подогнувшую его колени.

– Жора?! – удивленно воскликнула Лялька и тут же недовольно заметила: – Мы же договаривались, что ты не будешь звонить мне!

Он промолчал. Пускай выговорится, пускай поругает его даже, пускай. Он стерпит. Не это важным для него сейчас было.

– Что-то случилось, Жора? – вдруг угадала она его странное молчание. И через мгновение, не услышав ответа: – Что произошло?!

– Нам надо увидеться, – еле выговорил Степушкин, показалось вдруг, что язык сделался огромным и неповоротливым. – Нам надо увидеться, Лялька.

– Но... Но я собиралась к тебе только на следующей неделе, – закапризничала сразу Ляля. – У меня свои планы, знаешь!

А вот у него в планах теперь – остаться в живых. А перед этим постараться выяснить, выболтала кому-нибудь или нет его молодая любовница про подаренную им подвеску с цепочкой? И если обокрала его, то куда подевала то добро, одна выкрала или был у нее сообщник? Если у себя дома припрятала, это еще полбеды. А если снесла в комиссионный магазин или постаралась выйти на скупщиков, то тут просто беда будет. Вычислят, откуда те цацки, мгновенно. И жить тогда Степушкину останется день-другой, не больше.

– Мне нужно, чтобы ты пришла ко мне, – бесцветным голосом произнес Степушкин и тут же зажмурился.

В голове один за другим промчались, будто огненные всадники, образы возможных Лялькиных сообщников. Все они, как один, были молоды, мускулисты, привлекательны. И ни одному из них Степушкин в подметки не годился. Он годился лишь на роль дурачка, обманутого любовника, которым попользовались и выбросили за ненадобностью.

– Мне нужно, чтобы ты пришла! – уже голосом, отвердевшим от обиды, потребовал он. – Не придешь, я сам к тебе явлюсь!