И так я начал жизнь раба Лиссал.

Я знал, что во всей этой ситуации с самого начала было чтото, чего я не понимал. По мере того как дни проходили и смерть Мортреда все дальше отодвигалась во времени, Габания и Страси делались все более растерянными. Они не перестали быть злыми колдуньями, но стали казаться менее опасными и апатичными. Я ожидал, что то же самое будет происходить и с Лиссал, но ничего подобного не случилось. На ней осквернение должно было сказываться меньше, чем на Габании и Страси: она подвергалась ему не так долго, как они. И тем не менее скверна дунмагии делалась в ней сильнее, а не слабее. Голубоватосеребряный блеск силвмагии угасал, а багровое сияние разгоралось все ярче. Мне пришлось признать, что смерть Мортреда не оказала того воздействия, на которое мы надеялись. Единственным, что немного ободряло меня, оставалось то обстоятельство, что Лиссал не была такой бездушно жестокой, как другие экссилвы. Она никому на корабле не причиняла физического вреда. Она добивалась покорности и послушания, но и только. Когда она отдавала мне приказания, это не сопровождалось угрозами; правда, и когда я выполнял ее распоряжения, она меня не хвалила. Если результат моих действий оказывался ниже ее стандартов, ее критика бывала саркастической и едкой, но никогда не выходила за эти пределы.

И все же когда я искал мою Флейм, нежную и любящую женщину, которую я знал, я не мог ее найти; Лиссал была жесткой, холодной, отстраненной.

Первой умерла Страси.

Когда я говорю об этом, все кажется простым. В определенном смысле так и было.

Однажды ночью меня разбудил Кайед.

– Страси на палубе, Головастик, – прошипел он мне в ухо. – Одна, и стоит у поручней. – Он не рискнул сказать больше, но его взгляд был красноречив.

Все обстояло именно так, как он сказал: она опиралась на поручни на корме, глядя на оставляемый кораблем след. Я босиком подошел к ней сзади и сбросил ее за борт, прежде чем она даже успела заметить мое приближение. Она упала, не издав ни звука, ушла под воду и исчезла. Плавать она не умела, об этом я знал. В испуге она то ли не подумала, то ли не успела ударить по кораблю дунмагией.

Кайед подошел ко мне, ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу. Он отвлекал внимание рулевого, чтобы тот не заметил, что происходит у него за спиной.

– Одна за бортом, две на очереди, – прошептал Кайед.

Я стряхнул его руку и ушел вниз, обратно в свой гамак в кубрике. Уснуть я не мог.

Я только что убил женщину. Легкость, с которой наступила смерть, сама по себе была ударом; конец жизни ни для кого не должен был бы наступать в такой небрежной манере. Мне бесполезно было убеждать себя в том, что ей было лучше умереть, чем жить, что ее глубинная суть предпочла бы смерть тому, во что она превратилась. Я совершил нечто, о чем и помыслить не мог бы всего несколько дней назад, когда я был еще птицей. Я убил человеческое существо.

Чтото внутри меняется, когда вы совершаете подобное. В вашей душе появляется тайное место, куда вы не смеете заглянуть. Оно сохраняется там навсегда, и чтото говорит вам, что когда вы умрете сами, вам придется держать ответ за ту смерть. Вы прячете от себя это знание, не думаете о нем, если вам это удается, или рационализируете, если не удается. Я не мог с легкостью найти себе оправдание; да и как это было бы возможно, раз я планировал спасти Флейм от такой же судьбы и не убить ее? Чтобы искренне поверить в веский повод убить Страси, я должен был бы планировать убийство и Флейм тоже. А этого я не хотел.

Знаете ли вы, в чем кроется самый невыносимый ужас? Первое убийство делает второе более легким, потому что свою невинность вы уже утратили.

Габания умерла двумя неделями позже. После того как исчезла Страси, она вела себя осторожно и никогда не подходила к поручням. Она заставила одного из матросов всегда сопровождать ее, когда она выходила на палубу; он получил приказ защищать ее, несмотря ни на что.

И всетаки шанс мне подвернулся, и я им воспользовался. Когда мы приблизились к югозападному побережью Брета, известному яростью океана, разразился шторм. Габания и ее страж были оба на палубе, когда налетевшая волна сбила их с ног и швырнула к шпигату. Притворяясь, что хочу помочь ей, я подобрался к Габании. Она в ужасе вцепилась в меня, когда на палубу накатилась другая водяная гора. Я обеими руками ухватился за поручень и ударил Габанию коленом в живот как раз в тот момент, когда на нас обрушился гребень волны. Она охнула и соскользнула под поручнем в океан. Я до сих пор помню выражение изумления у нее на лице. Все на корабле были слишком озабочены своим спасением, чтобы заметить исчезновение Габании, – на самом деле я сам с трудом остался в живых. Только сила рук, которыми я держался за поручень, не дала мне последовать за Габанией. А я даже не знал, смогу плыть или нет.

Во время того шторма Лиссал единственный раз страдала от морской болезни. На следующий день она снова была на ногах, как ни в чем не бывало, хотя качка оставалась еще такой сильной, что я чувствовал себя плохо. Смерть двух экссилвов, похоже, совершенно не встревожила Лиссал. Еще более странным было то, что она не обнаруживала особенного интереса к тому, каким образом они погибли. Ей явно не приходило в голову, что следующей может оказаться она.

Я не знал, что и думать. Последствия ее осквернения были совершенно непредсказуемы.

После того как исчезли две злые колдуньи, заклятие, державшее моряков в подчинении, поддерживала она сама. Каждый день она обсуждала маршрут и местонахождение корабля с Кайедом. Ее чары не вынуждали его отдавать конкретные приказания матросам; она просто заставляла его принимать все меры, чтобы ускорить наше продвижение.

У нее, конечно, были причины желать скорейшего прибытия на Брет, о которых я ничего не знал. Выводы, к которым пришли Блейз и Гилфитер по поводу того, кто осквернял Флейм, были мне неизвестны, и я не догадывался, что она имеет веские основания стремиться как можно скорее оказаться в постели властителя Брета. Я не понимал того, что с ней происходило; единственное, в чем я был уверен, – это что не хочу убивать ее ради освобождения от скверны дунмагии. Блейз спасла ее один раз; должен был существовать какойто способ излечить Флейм снова. Гилфитер найдет лекарство… или мы принудим хранителей исцелить ее силвмагией. Чтото обязательно должно было найтись. Я не собирался сдаваться.

Дня за три до того, как мы должны были прибыть в Бретбастион, поздно ночью ко мне в кубрике подошел капитан Кайед.

– Я буду ждать тебя в каюткомпании, – прошептал он мне в ухо. – Это срочно…

Я вылез из своего гамака и последовал за ним.

– Она чтото затевает, – выпалил Кайед, когда я уселся за стол напротив него. – Она не хочет, чтобы мы вошли в гавань Бретбастиона с местным лоцманом на борту… Эй, налить тебе рома? – Я отказался от выпивки и стал обдумывать то, что услышал. Кайед сунул мне в руку кусок мела и показал на доски стола. – Сообщи, что знаешь, – рявкнул он.