– Знаю, – кивнул Константин. – Остается вопрос – с какой стати вас так упорно пытались уничтожить? Не иначе кто-то им сообщил о вашей миссии или же вас просто приняли за других. Более важных. После победы обязательно надо будет разобраться.

Угу. Война все спишет.

– Как вообще ситуация?

– Знаешь, гораздо лучше, чем в обед. Мы потихоньку зачищаем город. Реальная власть перешла к чрезвычайному комитету, и объявление с минуты на минуту уйдет в эфир. Плохо лишь, президент с ближайшими приближенными успел удрать. Предположительно – на самолете. Мы же не знали, что его ждет заправленный и готовый к взлету борт. Скоро где-нибудь всплывет и начнет вещать на всех «голосах», обещая и кары, и милости. Заодно обвинит нас в фашизме, коммунизме, тоталитаризме, волюнтаризме, национализме, сталинизме…

– В анархизме, в антиглобализме, в кретинизме… – охотно продолжил я список. – Милости при существующем строе получали лишь избранные, а кары давно не страшны. Насколько понимаю, у всех хватает своих забот, чтобы беспокоиться о наших правах и свободах.

– Правильно понимаешь. Пока все, что знаем: для западного обывателя случившееся – лишь некоторая приправа к происходящему у них. Наверняка еще злорадствуют: не только в европах такое. Проглотят, куда они денутся в нынешнем бессилии?

Отдохнуть мне приятель не дал. Правильно сделал. Самое главное – не задумываться и переть вперед. Лучше пусть голова будет забита сиюминутным. Глобальные проблемы здорово ухудшают настроение и заставляют колебаться даже в самом очевидном.

Меня послали аж к Останкино в сопровождении небольшой колонны. Как понял – для охраны всевозможных комментаторов, обязанных запустить телепрограмму для всех мест, где сохранились древние телевышки. Обещало правительство восстановить прежние, да руки у него, разумеется, не дошли.

Здесь перед нами шел нехилый бой. Десятка два единиц различной бронетехники ощетинились стволами на все стороны. В промежутках виднелись залегшие люди в камуфляже. Несколько бронетранспортеров стояли сожженными, и пара танков – тоже, причем одному досталось так, что башня валялась далеко в стороне. Боекомплект рванул, дело нередкое.

Сейчас было уже тихо, однако сразу возникла мысль – а ну как нам придется быть следующими, кто захочет разгромить защитников телевышки! В том смысле, что защитники не захотят допустить нас к вещанию. Ничего личного – у нас приказ, у них – тоже.

Обошлось. Правда, нервов это стоило, опять-таки переговоры, но обосновавшиеся тут солдатики уже не знали, кого им слушать, а мы вроде были своими.

Командовавший обороной майор совсем очумел от неопределенности и был только рад, что наконец-то появилось Лицо, Облеченное Доверием. Уже молчу о приведенном мной подкреплении.

Оборону я, как мог, укрепил, наметил кое-какие меры, проследил, чтобы комментаторы отправились вещать, но дальше меня сдернул с места очередной приказ Линевича.

Потом я оказался возле Кремля, потом носился по его территории, отыскивая то одного, то другого. Навестил парламент, вновь передал кому-то из охраны предназначенный для него пакет. Опять Кремль, а в промежутках – стрельба, правда, небольшая, свист пуль, маловразумительные бои…

Как-то незаметно огонь в разных частях города стал стихать. Повлиял ли подход воздушно-десантной бригады, устали ли воюющие или просто решили – а во имя чего? Кого-то уничтожили, кто-то предпочел потихоньку затесаться в ряды победителей, совсем как в приснопамятном девяносто первом году, когда каждый гордо вспоминал о защите лично им Белого дома…

Я даже успел поесть прямо у техники какие-то консервы с сухарями. Не то обед, не то ужин…

А ночка выдалась еще та! Начальство заседало, я же, вкупе с прочими адъютантами, референтами, секретарями, носился взад-вперед с мелкими поручениями и проклинал судьбу на чем свет стоит. Нет, вот закончится горячий период – и все. Повторная окончательная отставка. Меня давно Виктор ждет. Не люблю сельскохозяйственные работы, только на фоне происходящего сейчас они кажутся раем. Своего рода отдыхом от суеты.

В городе иногда еще постреливали. Просто основной накал страстей явно спал, и продолжали воевать лишь самые упертые и увлекающиеся. Где-то кто-то страдал бессонницей и с маниакальной настойчивостью не давал спать окружающим.

Все приходилось узнавать мимоходом, когда Линевич отрывался от трудов праведных. Он мне – задание, я ему – столько вопросов, сколько успею за отведенное краткое время. Выходило, в провинции дела намного лучше. За исключением нескольких областей, где социальная напряженность была чересчур высока до Катастрофы, дополнительно усилилась вследствие ее и теперь обернулась бунтом, как водится, бессмысленным и беспощадным. Оставалось надеяться, что известие о перемене власти несколько успокоит чувства. Человек так устроен – в каждой перемене ему хочется видеть хорошее. Особенно если перемены сопровождаются соответствующими словами и обещаниями.

Прошлая власть была далека от народа, но нынешняя перещеголяла ее и в этом. Два пересекающихся лишь в день очередных выборов мира, словно существующих в разных странах. А кто готов защищать правительство чужой страны? Разве что истые либерасты обязательно выйдут на улицы прокричать излюбленные фразы о перевороте и уничтожении демократии. Просто как раз либерасты у нас всегда были людьми исключительно слова. Да и сами они были недовольны существующим положением вещей – но с другой, ненародной стороны. В России все революции традиционно проходили главным образом в столицах и лишь крайне редко выплескивались на периферию. Зато последствия порою чувствовали все.