Аарон прищуривается, снова дует на чай.

— Ты сказала, вороны.

— Знаю.

— Я встречался с ним однажды, — говорит Аарон, опуская чашку. — И знаю, что его убили в тюрьме. Слышал с неделю назад по радио. Потрошитель с улицы Бурбон убит в стычке с другим заключенным.

— Ага, — Лукреция начинает жалеть, что не обратилась к кому-нибудь другому. Кому-нибудь, более склонному верить в истории о привидениях, чем этот ученый изгой, убеленный сединами человек, который выдумал бы сомнения просто для собственного удовольствия.

— И как он связан с воронами, Лукреция?

— Джаред вернулся домой сегодня вечером, — просто говорит она, единым духом, пока не передумала. — Он вернулся с вороном.

Аарон Марш ничего не отвечает, просто смотрит в чай, стынущий в старинной фарфоровой чашечке: кобальтово-синие попугаи под глазурью в трещинах.

— С чего мне выдумывать такое, Аарон? — шепчет Лукреция.

— Не мне судить, — Аарон громко вздыхает и скрещивает руки на груди. — В Индии ворон — птица смерти. Эта связь существует во многих культурах. Вполне естественно, так как вороны питаются падалью. Их видят поедающими мертвечину, отсюда легенды и традиции, представляющие воронов вроде как проводниками душ, конвоирами между миром живых и миром мертвых…

— А наоборот? — спрашивает Лукреция, и он поднимает взгляд на нее. Его глаза почти того же голубого оттенка, что и птицы на чайных чашечках.

— Подозреваю, у тебя есть знакомые, способные лучше ответить на такой вопрос. В этом районе нет недостатка в оккультистах и спиритах.

— Но я доверяю тебе, Аарон, потому что знаю — ты не скажешь мне просто то, что я хочу услышать, и не сам не услышишь только то, что хочешь. Ты ученый.

— Я был ученым, — поправляет он. — Теперь я просто старый педик, который продает голубиные перья и толченые куриные кости самозваным жрицам вуду.

— И, судя по всему, тратит немало времени на жалость к себе, — добавляет Лукреция, даже не пытаясь замаскировать растущее нетерпение и сомнение.

— Ну да.

— Извини, что побеспокоила, — она встает, чтоб уйти, не желая больше попусту тратить его и свое время, но Аарон тотчас жестом велит ей снова сесть.

— Я не много могу тебе рассказать, однако есть один немец. Вейкер, кажется, — он теребит свою бороду. — Дьявол. Погоди минуту, я мигом.

Лукреция сидит на месте, Аарон же встает и оставляет ее на кухне одну. Она отпивает чаю и прислушивается к шагам, пересекающим коридор и спускающимся по скрипучим ступенькам в магазин. Мужчина кричит из спальни:

— Что ей нахуй надо, Аарон?

— Сказал же, спи, Натан, — отзывается Аарон Марш, его голос приглушен расстоянием и бурей, беспрестанной барабанной дробью дождя по крыше, шумом машины, проехавшей по улице Дюмен. Он доносится издалека, из гораздо дальше, чем просто этажом ниже. Спустя несколько минут чашка Лукреции пуста, лишь немногочисленные черные чаинки остались на дне. Вскоре она снова слышит шаги на лестнице; Аарон возвращается в кухню с пыльной старой книгой в черном матерчатом переплете с поблекшими золотыми буквами на корешке и обложке.

— Я был прав, Вейкер. «Seelenvogel in der alten Literatur und Kunst», [16] — Аарон поворачивает книгу, она видит название на обложке, пускай и не понимает немецкого. — Он тут немало пишет о птицах как духах смерти и образах смерти, образах души, психопомпах, что тут у нас…

Он умолкает, листая ломкие старые страницы.

— А вороны? — спрашивает Лукреция.

— Почти все врановые — вОроны, ворОны, грачи… многих из них считают вестниками смерти. Ага, вот, — он зачитывает вслух, ведя пальцем по строчкам. — In habentibus symbolum facilis est transitus.

— Латынь я тоже не понимаю, — говорит она. Аарон хмурится, очень по-учительски, словно она не сделала домашнюю работу или передавала записки. Однако извиняется и переводит:

— Для владеющих символом переход легок, — он делает паузу, и добавляет как бы сноской, — переход из страны живых в страну мертвых.

— А что за символ? — спрашивает Лукреция, но он лишь пожимает плечами.

— Зависит. Им могут быть многие вещи, — он возвращается к книге. — У Вейкера есть упоминание, отрывок из сказки, как он думает, изначально венгерской или валашской.

Теперь Аарон читает медленно, переводя для нее с листа:

— По поверьям этого народа когда человек умирает, ворон уносит его душу в страну мертвых. Но иногда случается нечто настолько плохое, что с ней уносит и огромную печаль, и душе нет упокоения. Тогда, бывает, ворон приносит эту душу обратно в страну живых — отомстить тем, кто в ответе за ее неупокоение. Пока дух преследует только виновных, ворон защищает его, и ни человек, ни зверь, ни другие злые духи не причинят ему вреда. Но если дух свернет с этой узкой дороги, ворону придется покинуть его, и дух останется скитаться в мире живых один навсегда, призраком или выходцем с того света.