– Прости меня, Франсуа…

– Плевать я хотел на их разрешения! И вообще мне осточертело мотаться по кругу, как идиот! Что ты думаешь? Вот возьму и в один прекрасный день куплю себе поле и гараж! Уж там-то мне никто не помешает гонять, сколько влезет! – (Бенедит взирала на него с необычайной кротостью.) – Да, именно, сколько влезет! – завопил Олэн.

Пистолет Бульдога оттягивал карман, за пазухой шуршала свернутая газета. Олэну вдруг захотелось развернуть ее и бросить Бенедит. Пусть знает, что он не раб и не буржуа какой-нибудь и что о нем еще услышат!

Вместо этого Олэн просто ушел. Бенедит еще долго смотрела на дверь, а потом решила нарисовать затуманенные глаза и недоступный им слабый желтый огонек.

На сей раз братья Шварц оказались на месте. Во дворе стояла пятиместная легковушка с каким-то невзрачным типом за рулем.

Олэн поднялся на второй этаж. В углу валялись скомканные газеты. Шварц-младший примерял карнавальные маски и разглядывал коробку с гримом. Старший, поставив ногу на открытую дверцу комода, полировать башмаки.

Олэна с порога неприятно удивила новая жесткость их облика – волосы опять были черными. «Должно быть, я слишком долго видел их белокурыми», – подумал он.

– Выходит, ты теперь самый умный, – не глядя на Олэна, буркнул старший.

– Выходит, так, – отозвался тот.

Младший нацепил маску рогатого чудовища.

– Как видишь, мы обзавелись шофером, – прогудел он сквозь картон.

– Да, видел.

– Мы подумали, раз у тебя башка вспухла от рекламы, ты и на это уже не годен, – пояснил старший.

– И будешь локти кусать, потому как мы устроим фейерверк века, – пробурчал младший, запихивая маскарадный арсенал в сумку.

– А ты тем временем можешь зад подтирать своими газетенками, – фыркнул старший, захлопывая ногой дверцу комода.

Олэн вытащил револьвер Бульдога и пару раз крутанул на пальце. Братцы замерли, не отводя глаз от пушки.

– Знаете, чья это игрушка? – спросил Олэн и, не ожидая ответа, продолжал: – Одного из ваших приятелей, красавчика, похожего на бульдога… При виде его рожи любая баба скинет без всякого аборта.

– И что дальше? – спросил старший, отодвигаясь от брата.

В такие минуты они предпочитали не скучиваться.

– А то, что мне бы не хотелось никаких недоразумений между нами, – ответил Олэн с удивившим его самого хладнокровием. – Надо малость притормозить с глупыми шуточками. Например, избегайте называть меня «О!», как в прежние времена. Я почувствовал, что большего этого не потерплю.

Во время этого монолога Олэн, словно забавляясь, пощелкивал собачкой «смит энд вессона».

– Это угроза? – поинтересовался младший.

– Нет, просто я требую равенства.

– Равенства и братства, – иронически бросил младший.

– Нет, первого достаточно. Раз мы волей-неволей вынуждены здесь сталкиваться, лучше не гнать волну. В наших же интересах. Здесь такой тихий уголок… Кстати, не таскайте сюда кого ни попадя, – он ткнул дулом в сторону двора.

– Это не кто попало, – буркнул старший.

– Поживем – увидим. Я уже доказал, чего стою, – заметил Олэн (на сей раз он решил не скромничать). – И не вам на меня жаловаться.

– А мы тебя ни в чем не упрекаем, – проворчал старший.

– Тем более.

Он сунул револьвер в карман, но руку не вытащил. Старший, казалось, о чем-то напряженно думает.

– Коль скоро ты шлепнул Шнейдера, мы готовы сделать тебе предложение, – наконец сказал он.

– Шнейдера?

– Ага, так звали типа с бульей ряшкой… Можешь занять его место. Всего нас пятеро – двое скоро подгребут из Германии. Встречаемся на Севере.

– Я вовсе не говорил, что прикончил парня…

Братцы переглянулись. Это было выше их понимания.

– Ты хочешь сказать, что полаялся со Шнейдером, отобрал у него пушку и отпустил на все четыре?… – спросил младший.

– Точно. И готов продолжить объяснения, где и когда он захочет.

Братья с соболезнованием закивали – ни дать ни взять «друзья семьи» у выхода с кладбища.

– Не самая удачная метода, – скривился старший.

Младший выразил горячее одобрение. Сами они всегда предпочитали радикальные меры, поэтому до сих пор оставались в живых. Следовательно, у обоих не было оснований меняться.