Шрифт:
Внезапно из лощины появилась колонна русских. Порта резко повернул танк влево и остановился за большим снежным холмом, но русские нас увидели. Их крики разнеслись по равнине громко и четко.
— Стой! Иди сюда!
И, набравшись смелости, неожиданно бросились с примкнутыми штыками на нас. Отбившиеся немецкие войска они встречали не каждый день, и, видимо, это их обрадовало. Впереди бежал, размахивая револьвером, офицер.
— Руки вверх! Руки вверх!
— Наглецы, — прорычал Малыш.
Он вскинул винтовку и выстрелил. Безрассудно храбрый офицер упал, ошеломленные солдаты остановились и поглядели на нас с уважением.
— Рассредоточиться!
Мы тут же рассыпались, и через несколько секунд наши пулеметы заставили противника броситься назад. Порта, присев за танком, размеренно стрелял из дальнобойной винтовки разрывными пулями [90] . Одной такой, попавшей в плечо, было достаточно, чтобы оторвать руку.
Русские быстро отступили, но комиссары, видимо, обладавшие дьявольской властью над своими солдатами, послали их обратно.
90
Никаких дальнобойных винтовок в вермахте не было. — Прим. ред.
— Прикрой меня!
Лежавший рядом со мной унтер-офицер поднялся и пошел вперед с огнеметом. Длинный красный язык пламени зазмеился к русским и окутал их морем огня. Увидев это, унтер-офицер радостно засмеялся. Повернулся ко мне, быстро вскинул руку в салюте, озорно улыбнулся и побежал сжигать еще нескольких. Очевидно, ему нравилось это дело. Я его не особенно любил, но люди на войне разные.
Мы численно превосходили противника, поэтому русские в конце концов отошли и стали обсуждать следующий ход. Уже смеркалось, и степь вскоре окутали темнота и тишина.
Генерал Аугсберг лег рядом с нами, губы его от мороза потрескались и кровоточили.
— В двадцать три ноль-ноль уходим. Встретимся у Чира. До него шестьдесят километров.
И пополз к другой группе, оставив нас ошеломленными.
— Шестьдесят километров! — сказал я. — Всего шестьдесят… Почему бы тогда не поставить целью Нью-Йорк? Господи, кто вынесет еще шестьдесят километров?
Русские пошли на нас снова по снегу в темноте. Мой пулемет был еще в порядке, благодаря антифризу Легионера, но без треноги целиться было трудно, и я стрелял короткими очередями. В конце концов Малыш выхватил его у меня, набросил ремень на шею и, не обращая внимания на орудия противника, стоял посреди разлетающейся шрапнели и быстро стрелял с бедра. Я смотрел на него в благоговейном изумлении, пока он не вернул меня к реальности сильным пинком.
— Нужен еще магазин! [91] Не торчи здесь, разинув рот! Иди, принеси!
Я пополз по снегу, прибежал обратно под градом пуль, схватил пулемет и в панике заклинил заряжающий механизм. Малыш дал мне еще пинка. Я принял этот удар с кротостью и пожалел, что у меня нет толстой шкуры и тупого отсутствия страха. Нервные волокна Малыша всегда представлялись мне толщиной с древесный ствол.
Русские снова отступили. Несколько пехотинцев выползли вперед и установили пулеметы поблизости от нас. Мы знали, что они сражались под Москвой, и принимали их присутствие со скупой почтительностью.
91
Скорее всего, имеется в виду лента с патронами. — Прим. ред.
Откуда-то из темноты криком звали санитаров-носильщиков. В этой неразберихе почти ничего нельзя было поделать. Русские и немцы лежали бок о бок, истекая кровью. У нас не было носильщиков, был только один врач; и генерал снова передавал тот же приказ: встретимся у Чира.
— Где этот Чир? — раздраженно спросил Малыш.
Никто ему не ответил.
— Ну, ладно, — сказал я. — Если не знаешь, где Чир, то, по крайней мере, можешь знать, что такое Чир.
— Какой-то треклятый город! — прорычал Малыш.
— Река, — сказал Старик чуть досадливым, извиняющимся тоном. — Это река.
— Еще одна? — удивился Малыш. — Черт побери, вот и все, что ты делаешь в этой стране… идешь от одной реки к другой.
Мы снова залегли в снег и вслушивались в тишину, ожидая новой атаки. Неподалеку от меня какой-то солдат снял с руки грязный бинт и старую газету, обнажив большую рану. Кожа вокруг нее была темно-красной, почти черной. Рана была заполнена желтым гноем. Я поймал взгляд Легионера, и мы оба отвернулись, словно застали друг друга за чем-то непристойным. Солдат оторвал с рубашки полоску ткани и с мрачным видом стал бинтовать руку.
— Могло быть и хуже, — бодро сказал он. — Могло совсем оторвать.
Я промолчал. И мне, и Легионеру и, видимо, самому солдату было ясно, что вскоре он все равно лишится этой руки.
Вдали послышался протяжный вой. Один из пехотинцев поднял взгляд.
— Волки, — лаконично произнес он.
Лошади русских стали сбиваться в кучу, издавая ржание и мотая головами. Волков они ненавидели так же, как мы.
В небо взлетела ракета, и тут же послышался крик русских.
— Они надвигаются с дороги!