Перемена. Она вела урок, не думаяо ребятах. Позвонила Давиду. Возмутилась его вечным нежеланием говорить о делах, которыми он занимается. Она устала от Давида. Устала от ребенка. Сказала ему неправду: будто днем идет к гинекологу. Осмотр был назначен на следующую неделю, Давид об этом не вспомнил. День она проведет с Лукой.

Она почувствовала в легких воздух. Мысль о Луке помогала ей дышать.

Давид — это усталость и бешенство. Сострадание к нему перерастало в бешенство. В бешенство и усталость.

Лука — это удовольствие и желание. Стоило только подумать о нем — и она забывала о самой себе. Забывала о Давиде. Забывала о ребенке.

Она вела урок, а сама разрывалась надвое. С одной стороны — ребенок. Посторонний предмет. Она не знала, на что решиться. Поговорить об этом с гинекологом? Ребенок — как комок в горле, как кулак беспокойства в животе. В другой половине головы — Лука. Без ребенка было бы проще. Плоть говорила, отнимала ее у себя самой — ее как магнитомтянуло к этому мужчине. Какое-то наваждение. Счастья и забвения — это все, о чем она просила. Все, о чем она, как выяснилось, просила.

Мысль о том, что придется возвращаться домой, дожидаться Давида, почувствовать его рядом с собой в постели, леденила ее. Она хотела дышать. Дышать и только.

Не сумела побороть искушение. Вышла из учительской. Ребятишки толпились в коридоре, Маура шла сквозь переплетения голосов, сквозь дурацкий смех, сквозь неравные кучки детей. Телефон, работающий от жетонов, в вестибюле. Номер Луки. Когда Лука ответил, она растаяла.

Все отлично. Она пообедает с Давидом. Ей не хотелось этого. Потом сразу к Луке. Лука часто работал дома. Финансы. Банковские операции сложного уровня — Маура довольно мало в этом понимала. Вернулась в учительскую, села, закинув ногу на ногу. Она предвкушала удовольствие. Коллеги проверяли домашние работы, вполголоса переговариваясь между собой. Вошла Фабри Комолли, ее сослуживица. Подруга, познакомившая ее с Лукой. Она улыбалась. Она прошла через комнату и направилась прямо к Мауре.

— Как дела?

— Хорошо, Фабри. А у тебя?

— Так себе. Дети меня утомляют. — Обе улыбнулись. — Слушай, я хотела спросить у тебя насчет сегодня. Мы устраиваем вечеринку после ужина, у меня. Соберется небольшая компания. Вы с Давидом будете?

Небольшая компания. Лука тоже?

— Кто там будет?

— Пара друзей. Кое-кто из сотрудников. Послушаем музыку, посидим вместе. Ничего особенного. Идет?

Может, Луки и не будет.

— Я должна спросить у Давида. Ты же знаешь, какой он. Никогда ничего не знаешь, до последнего.

— Ну и без Давида приходи…

Маура улыбнулась. Представила, как возвращается домой, как ждет мужа. Ее затрясло, как во время припадка. Он неминуем, она чувствовала. Побыть в гостях, вместе с другими людьми, ей бы было полезно.

— Да, ты права. Какое нам дело до Давида?

Обе засмеялись и тут же договорились.

Звонок. Она должна вернуться в класс.

С Давидом она увидится за обедом. Она ничего не скажет ему о вечеринке у Комолли. Она позвонит ему днем, под самый конец. Чтобы исключить возможность его согласия. Переговорит с Лукой. Скажет ему, чтобы он связался с Комолли. Итак, без Давида и с Лукой, вместе с другими.

Глоток кислорода. Эта идея придала ей энергии. Она снова могла думать, голова стала ясной. На следующей неделе она поговорит с гинекологом. Будут проблемы. Придется обратиться к подпольным врачам. Она не оставит этого ребенка.

Вся тяжесть вдруг улетучилась. Она почувствовала, как тревога растаяла где-то в глубине живота.

Она вошла в класс.

Ничего не ясно. Никто не в безопасности. Арле у Болдрини, в полиции нравов…И кто-то входил к нему в кабинет… Монторси выглянул из бара на залитую светом улицу. С деревьев капала, ослепляя, скопившаяся на них вода. Он вышел из бара и вступил в полосу света.

На площади Реале, рядом с собором, Ассоциация партизан держала свой архив, где, возможно, он найдет какие-нибудь сведения о памятнике на Джуриати.

Туристы снова показывались в центре Милана. Сквозь просветы в облаках солнце разбрасывало свои лучи, разгоняя холод.

Почему Арле и два «гробовщика» из отдела судебной медицины сидят в кабинете Болдрини — там, где занимаются преступлениями на сексуальной почве?

Почему Арле не явился на Джуриати в то утро?

Почему один из двух «гробовщиков» из отдела судебной медицины представился как «заместитель доктора Арле»?

Почему, в конце концов, Болдрини настаивал на том, чтобы расследование по делу ребенка, найденного на Джуриати, передали ему, в полицию нравов?

Почему Болдрини поделился с ним предположением о существовании педофильских кругов и политических связях тех, кто в них состоит, если в конечном итоге старался забрать дело ребенка в полицию нравов и если знал, что при одной лишь тени подозрения политического свойства дело останется в отделе расследований?