Огоньков искал кого-то глазами. И Ольга поняла кого — её.

А длинная вереница пар уже сбилась, завихрилась, оттеснив двух трёх дежурных учительниц куда-то к стенкам. Народ валом валил за Огонькоиым. Ольга на мгновение поймала его взгляд и сразу крикнула:

— Генка! Гена!..

Опять шелест пронёсся по коридору. Народ вокруг Ольги начал таять, таять. Ольга одна осталась. А вокруг пустое пятно коридора. Лишь Галинка стояла рядом с нею, словно прилепленная.

— Привет, — кратко сказал Огоньков и взглянул на Галинку. Это чего такое?

Подруга моя!

— Да? Хм…

Звонок зазвенел, извечный школьный возмутитель спокойствия. Галинка ойкнула, ещё раз быстро чиркнула глазами по Огонькову и помчалась к своему классу. Огоньков этого словно даже не заметил.

Ольга закусила губу: ей самой надо было бежать. Всё же она осталась. Но слова огоньковские доходили до неё плохо, как будто застревали где-то и потом медленно просачивались в голову. Огоньков говорил что-то важное, а Ольга вместо этого слышала громкие команды учителей и топот сотен ботинок: классы бежали строиться — каждый перед своей дверью.

Ольга изо всей силы постаралась прислушаться к Огонькову.

Значит, поняла? Поднимешься к нам, в дверь не звони. Тихонечко стукни, чтоб дед ничего не слышал… Я тебе сам открою.

И ушёл. Ольга осталась одна в пустом, торжественном коридоре. Двери классов были уже закрыты. Ольга пошла по этой тишине, словно канатоходец по канату — осторожно, чтобы не оступиться, не наделать шуму…

Робко вошла в класс. Остановилась. Все смотрели на неё. Таня Лазарева шептала что-то на ухо Светлане и незаметно показывала на Ольгу пальцем.

— Садись, Яковлева! — сказала Наталья Викторовна. — И никогда больше не опаздывай!

Ольга быстро села за свою парту, раскрыла тетрадь. Сейчас была арифметика. По одному, по одному в её памяти стали выплывать огоньковские слова. Надо после уроков пойти в шестой «В», взять Генкин портфель и отнести к ним домой. Но так, чтоб старик ботаники ничего не понял…

Кончилась арифметика, словно одна минута прошла. Наталья Викторовна сказала:

— Все быстро выходят из класса. Дежурные открывают окна. Ольга Яковлева подойдёт ко мне.

Класс опустел. Ольга стояла подле учительницы.

— Ты сегодня на арифметике ничего не делала, девочка. (Ольга молчала.) Дома решишь две задачи, вот эту и эту, — она показала Ольге по своему учебнику, — а потом задание, что всем. Запомнишь?

Ольга кивнула.

— А этот Гена Огоньков, он что?.. Ты дружишь с ним?

— Он же мой вожатый! — поспешно оправдалась Ольга. Но тут ей стыдно стало, она добавила — И дружу.

Огоньков ждал её на лавке у своего подъезда. Помахал рукой, пошёл навстречу. Ольга, пыхтя, сгрузила оба портфеля прямо на асфальт — уморилась.

— Ну что? Ни жива ни мертва? — усмехнулся Генка. Она сердито пожала плечами, не стала отвечать. Знал бы этот Огоньков, каково было войти в чужой класс, влезть в чужую парту! Хорошо ещё, шестиклассники на труд ушли!.. А потом надо было красться через всю школу с двумя портфелями. А почему с двумя? Любой спроси — вот тебе и попалась!.. А потом надо ещё было пройти мимо нянечек, что разговаривали, стоя у входных дверей!..

Но странно, никто даже не посмотрел на неё. Несёт человек два портфеля — значит, так и надо. Лишь один мальчишка (совершенно чужой, не из их далее школы, кажется) крикнул вслед:

— Профессорша! В одном портфеле двойки, в другом колы!

Но это уж было что… Ерунда!

Огоньков легко взял оба портфеля в одну руку, сказал:

— Пойдём к нам, с дедом повидаешься.

Лифт он почему-то не вызвал. Потопали пешком по широкой и пологой лестнице. Огоньков рассказывал:

— Гога на меня орёт…

— Какой Гога?

— По рисованию… Орёт: «Без родителей не пущу!» А родители мои на том свете. — Огоньков криво усмехнулся. — Да что я ему, объяснять буду? Повернулся и ушёл.

Ольга вздохнула. Сбоку снизу вверх глянула на Огоньков а. Лицо у него было злое.

— Подходит Карпова: «Огоньков, тебя вызывают на совет дружины». Воскресенский, прилипало: «Пора, Гена, за ум браться». Я бы с ним поговорил один на один!..

Ольга не знала ни Карпову эту, ни Воскресенского, ни других шестиклассников, про которых говорил Генка, всё время как-то небрежно, зло, Ольге тяжело было слушать его. И чувствовала она: так не бывает, чтобы целый свет был виноват против одного человека. И когда Огоньков снова начал свою злую руготню, она прямо так ему и сказала.