– Звучит, конечно, красиво, но… – Малабонита, однако, оценила широкий жест винодела-утописта без особого энтузиазма. – Все же вам восстановить подпорченную репутацию вашей фамилии будет гораздо проще, чем нам – доброе имя нашего «Гольфстрима». Боюсь, ни за десять лет, ни за двадцать, ни даже за полвека Атлантика не забудет о том, что мы натворили в Великой Чаше. Разве только вы воздержитесь от громких названий и начнете производить что-нибудь более скромное и традиционное. Игристое шипучее вино «Шато де Физз», к примеру. А девизом вашего винодельческого дома станет ну, скажем…

– На холени, херьмо! Сфопоту прату Куко тэ Потье! – напомнил о себе ящер, видимо до сих пор не отошедший от своего недавнего приключения – ярчайшего события за всю его однообразную жизнь пресмыкающегося.

– О-о-о, точнее и не скажешь, дорогой мсье Физз! Именно это с вашего позволения я и начертаю на своем новом гербе, как только его заимею. И пусть первосвященник Нуньес поперхнется от злобы, когда ему однажды попадется на глаза бутылка «Шато де Физз» с моим девизом и ликом священного зверя на этикетке! Viva la b^ete sacr'e! Будьте здоровы и живите еще сто лет! – Сенатор отсалютовал своему хвостатому спасителю полупустым бокалом и подчеркнуто неторопливо, как истинный француз, осушил его. После чего уже не столь благородно икнул, отер губы и произнес: – Что ж, спасибо вам за прекрасный вечер, мадам и мсье, однако, полагаю, мне пора откланяться и отправляться на боковую. Утром нас ожидает разгрузка, и заниматься ею с больной головой мне бы очень не хотелось.

– Пожалуй, вы правы, – согласился я, тоже чувствуя, что еще бокал, и назавтра все впечатление от сегодняшнего праздника будет для меня безнадежно испорчено. С крепкими напитками шутить не стоит, особенно с устатку и накануне важного рейса. И пускай он обещал быть спокойным и смехотворно коротким – вряд ли разгрузочный пункт располагался вне пределов Гексатурма, – все это время на нас будут глядеть наши вероятные будущие наниматели и покровители. И раз уж мы задались целью произвести на них хорошее впечатление, я не имел права встречать их с опухшей похмельной рожей и вертеть перед ними штурвал трясущимися с перепоя руками.

Бочонок портвейна был не только нашей премией за добросовестно выполненную работу. Вторая цель, какую преследовал Кэрью, вручив нам свой дар, – выяснить, насколько строги порядки на борту моего бронеката.

Я понял это, когда на следующее утро супремо-селадор ступил к нам на палубу с явным намерением застать нас врасплох после вчерашней пьянки. Для помешанных на дисциплине табуитов являлось нормой устроить проверку кому угодно, даже тем, кому они доверяли. И обнаружь сейчас комендант у нас бардак, какой мог бы здесь быть, не закупорь мы вчера вовремя недопитую бочку, это вряд ли способствовало бы развитию наших деловых отношений с Гексатурмом.

Но не тут-то было! Нам не сообщили, на какой час назначена разгрузка «Гольфстрима». Поэтому мы проснулись согласно нашему рейсовому распорядку – перед восходом – и, позавтракав, принялись привычно готовиться к выезду. И когда с первыми лучами солнца нас почтил визитом супремо-селадор, он мог упрекнуть меня лишь в одном: в том, что, опуская перед ним грохочущий трап, мы перебудили в близлежащих казармах монахов, привыкших подниматься в такую рань лишь по тревоге.

– У меня есть для вас хорошие новости, шкипер Проныра, – известил меня Кэрью после того, как осмотрел палубу, но так и не нашел, к чему бы придраться. – Капитул согласился на ваше предложение. Восемь голосов за и лишь три – против. Это неплохой результат.

– А что сказал гранд-селадор? – полюбопытствовал я, зная со слов Убби, что глава ордена может накладывать вето на решения капитула и аннулировать итоги любого голосования.

– Гранд-селадор Тамбурини обеспокоен странным поведением вактов, – ответил комендант, – и не возражает насчет того, чтобы укрепить нашу обороноспособность вольнонаемным истребителем. Для начала – на три месяца, в течение которых, мы полагаем, ситуация с псами Вседержителей окончательно прояснится. Ну а дальше будет видно, продлять нам с вами контракт или же к тому моменту надобность в ваших услугах отпадет.

– Премного благодарен. Я и мой экипаж перед вами в неоплатном долгу, – раскланялся я. Три месяца были, конечно, не тем сроком, на какой я планировал здесь задержаться, но пока сойдет и такой. Будем считать его нашим испытанием на благонадежность – условие, без которого заслужить к себе доверие хозяев Гибралтара являлось невозможно.

– Что же касательно контейнеров, – продолжал Кэрью, – то я затем сюда и прибыл, чтобы решить этот вопрос. Тамбурини поручил мне лично сопроводить вас к разгрузочной площадке, где он тоже будет присутствовать. Так что, уверен, вам удастся с ним пообщаться. Я уже распорядился послать за господином Сандаваргом, поскольку было бы несправедливо лишать его возможности встретиться с гранд-селадором, о чем наш друг-северянин не раз меня просил.

Убби не заставил себя ждать и примчался на «Гольфстрим», не успел я подняться на мостик. Арсенал наемника хранился у нас, так что ему не приходилось расхаживать по крепости в компании своих грозных, но совершенно не предназначенных для мирных прогулок братьев. Которые еще вчера были поставлены в оружейную пирамиду, и сегодня для них работы также явно не намечалось.

Сюрпризы начались сразу, как только мы подняли трап и тронулись в путь. Вместо того чтобы указать мне маршрут в хозяйственную зону крепости, Кэрью велел нам двигаться прямиком к ее восточным воротам. Это моментально заинтриговало всех нас, включая Убби. Он также понятия не имел, где в Гексатурме расположен пункт приема важных грузов, хотя, в отличие от меня и остальных, гостил здесь не впервые. Лишь я и Гуго находились сейчас на своих постах. Все прочие собрались в шкиперской рубке, которая стараниями Вика Синклера стала вдвое просторнее и комфортнее прежней. И потому, когда супремо-селадор указал нам курс, эту неожиданную новость услышали, все кроме механика. Ему предстояло узнать об этом позже, через коммуникатор и уже от меня.