В молодости Оплеуха пять лет прослужил на «Гольфстриме» механиком, пока однажды не вляпался в одну неприятную историю. Как-то раз, будучи проездом в Аркис-Грандбоуле, тогда еще молодой и горячий Федор совратил дочку не абы кого, а самого первосвященника церкви Шестой Чаши Феоктиста. За что был пойман, нещадно бит и клеймен как растлитель малолетних. Хотя, по словам отца, на якобы обесчещенной его механиком девице самой негде было пробу ставить, а Оплеуха всего лишь имел неосторожность стать первым из ее любовников, кто не успел вовремя дать деру. Но как бы то ни было, а странствовать по Атлантике с позорными клеймами на щеках ему отныне было заказано. Он был вынужден оставить службу перевозчика и нашел пристанище в глухой, оторванной от цивилизации артели, где даже подобных Федору изгоев принимали без вопросов. Особенно если помимо тяжких грехов за душой у них имелся опыт работы с иносталью.

С той поры миновало более тридцати лет. И последние десять из них Оплеуха – самый пожилой и матерый Стервятник Столпа Трех Галеонов – занимал пост артельного старосты. Говорят, будто этот суровый старик все еще мог подтвердить, что не зря носит свое красноречивое прозвище, и уложить любого обидчика одной затрещиной. Правда, к старости Федор, как и все клепальщики, стал туговат на ухо, зато умудрился сохранить отменную память. Разве только все, что он рассказывал мне о своих молодецких похождениях, не являлось выдумками – воспоминаниями о том, чего никогда не происходило. Но даже в этом случае оставалось лишь подивиться живости стариковского ума, способного порождать такие замысловатые небылицы…

Изнемогая на «терке» от жары, я мечтал о ветрах Дельгадо как о живительной панацее. Однако уже через час езды по «сквозняку» пресытился вожделенной прохладой настолько, что был бы вновь не прочь погреться на солнышке. Врывающийся в западные ворота каньона горячий воздух остывал в полутемном желобе быстро, и, дабы не подхватить простуду, мы достали из трюма теплые вещи. И без того малоподвижный днем Физз стал совсем сонным, как бывало с ним всегда, когда мы забирались слишком далеко на север или юг. Здесь, конечно, было не так холодно, чтобы ящер впал в анабиоз, но болтать и ползать ему уже не хотелось. Закрыв веки и игнорируя всех и вся, он продолжал лежать на крыше рубки в ожидании солнца, поскольку жизненный опыт подсказывал Физзу – оно никуда не делось и вскоре непременно вернется.

В отличие от варана, на Убби резкое похолодание оказало совершенно противоположный эффект. Проспав беспробудно почти все наше сидение на «терке», в каньоне северянин стряхнул с себя леность и даже перестал хромать. Теперь увидеть его праздно отлеживающимся было невозможно. Отдраив до блеска братьев Ярнклота и Ярнскида, он подолгу упражнялся с ними на палубе, приводя себя в прежнюю форму, слегка утраченную из-за ранения. Глядеть на то, как Сандаварг вертит пудовым ядром, было довольно занятно. Тренировочные приемы наемника значительно превосходили по сложности боевые и больше напоминали цирковые номера. Их виртуозность лишь возрастала, когда Убби отставлял щит в сторону. Без него кистень в руках краснокожего жонглера начинал и вовсе порхать, разгоняясь до умопомрачительной скорости и рисуя в воздухе устрашающего размера окружности. Гудение натянутой как струна цепи было слышно даже сквозь вой ветра, а сам летающий брат Ярнклот становился практически невидимым.

Помимо тренировок северянин также любил подолгу торчать на носу «Гольфстрима» и, скрестив руки на груди, предаваться размышлениям. Угадать его мысли по его невозмутимому лицу было нельзя. Возможно, он думал о чем-нибудь оптимистичном, а возможно, о том, что мы напрасно поверили в историю об открытом для проезда Дельгадо. Подобно мне, Убби смотрел по сторонам и не мог не заметить, что для каньона, в котором совсем недавно произошел тектонический сдвиг, здесь слишком мало завалов. Жаль, прежде мне не доводилось бывать в этом «сквозняке», и я не мог уверенно сказать, опустилось его дно или все-таки нет.

Одно было ясно точно: если информатор Сандаварга солгал, у нас не оставалось ни малейшего шанса перебраться через Срединный хребет. На западе, где рыскала Кавалькада, наша мрачная слава давно нас опередила. И лишь на востоке, как хотелось верить, мы еще могли ее обогнать, успеть сбагрить проклятый груз нанимателям Убби и попытаться скрыться на малолюдном севере. Где я надеялся отсидеться пару-тройку лет, перебиваясь мелкими заработками у сородичей Сандаварга. Которые – можно было не сомневаться – не откажутся продавать воду и пищу моей жене – победительнице вакта – и уж тем более не выдадут ее и меня остервенелым южанам. Нас ожидали суровые времена, разве что Гуго еще мог попробовать подыскать себе новую, более прибыльную работенку. Правда, я на его месте не слишком уповал бы на то, что дон Балтазар не запомнил личность механика, служившего на бронекате отщепенца Проныры Третьего…

Впрочем, строить далеко идущие планы было еще рано. Первым делом нужно добраться до «Оазиса морей» и убедиться, что он не является больше для нас преградой. Но это случится где-то на рассвете третьих суток нашего пути по каньону. А в ближайшие два дня «Гольфстриму» предстояло двигаться по полукилометровой ширины желобу, лавируя между сорвавшихся с его склонов скал и осыпей. И все это – в полумраке и на пронизывающем ветру, дующем нам в спины. Иными словами, ничего такого, с чем бы мы не справились.

Почти как в старые добрые времена, которые закончились для нас десять дней назад. И если они когда-нибудь вернутся, то очень и очень не скоро…

Убби первым обнаружил, что, кроме нас, в каньоне есть кто-то еще. Случилось это в первый же день, сразу после ужина, когда в Дельгадо сгустилась тьма. Да такая плотная, что стало трудно разглядеть даже вытянутую вперед собственную пятерню. Лишь узкая, шириной в три пальца, полоска звездного неба над головой позволяла худо-бедно ориентироваться в кромешном мраке. Глядя на нее, я ощущал себя зажатой промеж ладоней мухой, чье будущее целиком зависело от поймавшего ее человека. Захочет он испачкать руки, чтобы раздавить мерзкое насекомое, или отпустит его на свободу? Все зависело от мимолетного каприза вершителя мушиной судьбы и его брезгливости…