– Мам, прямо по-настоящему! – пискнула где-то рядом с трубкой Тонечка. – Прямо за мымя!

– Не мымя, а вымя! – смеясь, поправила правнучку Антонина Владимировна.

– Постой, ба… Скажи мне быстрее, у Таечки какая фамилия?

– А ты что, не знаешь? Эх, Натка, удивляюсь я тебе…

– Ой, да погоди ты! Говори быстрее!

– Ну, Федорова… А что такое? Случилось что-нибудь? С Таечкой?

– Да нет… Нет, все в порядке! А деревня, в которой жила Таечка до войны, называлась Федоровка?

– Ну да…

– А дочку ее Марией звали?

– Да, она говорила – Машенькой… Да зачем тебе?

– Ладно, ба! Я тебе потом все расскажу! Потом! Сейчас пока не могу, мне срочно позвонить надо! Пока!

– Куда позво… – оборвался и исчез в пространстве испуганный бабушкин голос.

– Куда, куда… На кудыкину гору… – нервно пробурчала Наташа себе под нос, трясясь руками и лихорадочно вспоминая московский код для набора.

В трубке после длинных гудков пошли такие же длинные музыкальные переливы, потом вежливый автоматический голос попросил ее «обязательно оставаться на линии», чтобы дождаться ответа. Наконец после легкого щелчка другой голос, уже с живой хрипотцой, произнес ласково и устало:

– Здравствуйте. Говорите, вас слушают…

– Здравствуйте… Дело в том, что я сейчас видела в прямом эфире… Ведь у вас прямой эфир, да?

– Да.

– Сейчас там был сюжет про Таисию Федорову… Ее разыскивают дочь и внук, Мария и Генрих…

– Да. Прошел такой сюжет. Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Что вы хотите сказать?

– Дело в том, что Таисия Федорова всегда жила в нашей семье, это моя няня… Она родом из деревни Федоровка, Смоленской области. У нее была дочка, ее звали Машенька… Это она, она там в студии сидит! И половины мизинца у няни нет, понимаете? Это она! Она!

– Да. Не волнуйтесь. Очень хорошо, что вы нам позвонили. Я сейчас попытаюсь организовать ваш звонок в прямом эфире…

– Н… Нет, я не смогу… Я и правда очень волнуюсь. Лучше вы запишите мой телефон и адрес и передайте им…

– Хорошо. Говорите. Мы обязательно все передадим.

Наташа торопливо начала перечислять в трубку все номера телефонов, какие помнила – и свой мобильный, и свой домашний, и бабушкин мобильный и домашний, и даже свой рабочий телефон назвала зачем-то. А потом перешла к адресам. Девушка на другом конце провода терпеливо повторяла за ней цифры и слова, потом еще раз прожурчала в трубку свое ласковое «благодарю – передадим – не волнуйтесь» и, наконец, отключилась.

Прижав к груди трубку, Наташа снова уставилась в телевизор, где на фоне трогательной музыки и студийных аплодисментов уже обнимались и плакали какие-то люди, и камера выхватывала дрожащие от слезного умиления зрительские лица. Потом в нее вплыло лицо ведущего, и он, опять же под музыку, произнес очень душевно:

«– Ищите друг друга. Ищите и надейтесь, а мы всегда рады вам помочь… Да, кстати! – вдруг оживился он и, вытянув шею и радостно сверкнув человечинкой в усталых глазах, проговорил кому-то в зрительный зал: – Для вас есть хорошие новости! Только что был звонок, и, я думаю, ошибки тут быть не может. В это трудно поверить, но ваша мама нашлась. Подойдите к нашему редактору, пожалуйста, он передаст вам все полученные данные. Я очень рад за вас!»

Камера выхватила напоследок заплаканное изумленное лицо Марии, ее дрожащие, сцепленные под подбородком ладони, и тут же в студии начал медленно гаснуть свет, и видно было, как Генрих торопливо спускается по проходу, застегивая на ходу пиджак.

Наташа понимающе покачала головой – давай, давай, Генрих, поторопись за моими адресами-телефонами. Ишь, какой у Таечки внучок выискался. Не кто-нибудь, а Генрих Штольц из Германии…

Вздохнув, она снова опустилась на диван, обхватила ладонями горящие щеки. Нервное возбуждение постепенно утихало, и она еще посидела под бодрую мелодию заставки программы «Время», отрешенно поглазела на строгую, всегда гладко и стильно причесанную ведущую. Потом вдруг подскочила как ужаленная – что ж она тут сиднем сидит, на прически любуется? Надо же срочно к Таечке ехать! Вызывать такси и ехать! Быстрее! Такие у нее новости для Таечки, а она тут расселась!

Вечерний город, будто понимая ее состояние, распахнулся сразу всеми зелеными светофорами, и уже через двадцать минут она стояла перед дверью их «бабьего дома», нетерпеливо шаря в сумочке в поисках ключей. Из двери напротив выглянула соседка, уставилась на нее удивленно:

– Наташенька, что это ты так поздно? Я у вашей старушки была, и покормила, и перестелила…

– Ой, тетя Нина, тут такое дело… У Таечки же дочь нашлась! Представляете?

– Да ты что?! И как? И где?

– Потом, тетя Нина, потом… Я сначала Таечке расскажу…

Уже влетев к старушке в комнату и усевшись на скамеечку возле кровати, она вдруг поняла, что не может говорить вообще. Горло перехватило на выдохе, будто груз новости, который она так легко и торопливо сюда несла, лег огромной ответственностью на плечи. Тяжек отчего-то оказался груз, на удивление тяжек…

– Чтой-то ты, Наташичка, заполошная такая… – слабеньким голоском проговорила Таечка и по привычке потянула руки к ее лицу. – Дай я тебя пошшупаю… Вон и глазки у тебя мокрые… Чегой глазки-то мокрые, Наташичка? Плачешь нето?