– …Погоди!

– Опять за своё?

В ответ, не говоря ни слова, парень начал судорожно расстёгивать вельветовую куртку. От резкого движения верхняя пуговица отлетела в сторону. Распахнув полу, он вырвал из внутреннего кармана цеплявшийся за швы пистолет.

– Смотри – это «вальтер»! Патрон уже в стволе. Если не согласишься остаться, будет плохо.

– Сумасшедший!… Что ты рвёшь мне душу? Хватит паясничать.

– Я не паясничаю!

– Ну и стреляй себе на здоровье. Подумаешь – испугал.

– Будешь так говорить – убью!

– Попробуй, если сможешь.

– …Стой, кому говорю! – приказал Володя, увидев, что Нина снова устремилась вниз.

Услышав окрик, она на миг обернулась, и в этот момент раздался выстрел. В красном пиджачке, чуть ниже левой, уже оформившейся груди, взорвалась аккуратная дырочка, мгновенно окрасившаяся в бордовый, почти черный, цвет. Девушка ещё успела удивлённо взглянуть на дымок, вившийся из дула, и рухнула на ступени.

Сделав несколько резких шагов вниз, Володя опустился перед ней на колени и пристально взглянул в открытые и уже безжизненные глаза.

– Нина!… Ниночка!!

Он выронил оружие, наклонился к ней и затряс, ухватив за плечи. Не почувствовав реакции, приложил ухо к груди – сердце не билось. Казалось, до него не доходила непоправимость совершённого – растерянный взгляд блуждал, останавливаясь то на стекленеющих глазах девушки, то на отверстии в пиджачке, откуда ещё пузырилась густая кровь, увеличивая в размере бордовое пятно. Потом он заметил «вальтер», лежавший рядом. Механически подобрав и как бы взвесив в руке, Володя поднёс пистолет к глазам и уставился в дуло, постепенно различая, как крошечный зев вечной тьмы медленно расширяется до бездны. В его взгляде появилась осмысленность. Мысли бешеным вихрем закружились в голове.

«…Зачем я это сделал? Получается – моя идея важнее человеческой жизни? Или… я расстрелял её, не сумев убедить? Кого расстрелял? Нину!… Разве можно доказывать идею с помощью пистолета?… Нет!! Она сама во всём виновата! У моего окружения нет права на капризы!… Но и я хорош! Приводить приговоры в исполнение – дело плебеев… Что будет?… Ребята подумают – смалодушничал… Ну и пусть! Что мне до мыслей вассалов?! Их дело – подчиняться?! Дурак… вот дура-ак!! Кто теперь подчинится?… Меня просто посадят в тюрьму… Неужели это конец?! И из-за чего?!»

Ещё какое-то время Володя продолжал смотреть в бездонное отверстие. Потом его правая рука с пистолетом тяжело поднялась на уровень головы. Дуло неуверенно ткнулось в висок, а указательный палец, лежавший на курке, начал медленно сгибаться, приближаясь к пределу, за которым следует необратимый удар бойка. Неожиданно кисть дрогнула, и раздался выстрел.

* * *

Двумя часами ранее Тёмка Хмельницкий, живший с семьёй в четырёхкомнатной квартире «дома правительства», позвал к себе друзей-одноклассников – Лёню Реденса и Феликса Кирпичникова. Ребята только что закончили седьмой класс и готовились к выпускным экзаменам – завтра им предстояло испытание по геометрии. Собравшись вместе, мальчишки никак не могли приступить к занятиям – сначала рассматривали фотографии в последнем «Огоньке», потом обсуждали фильм «Багдадский вор», недавно вышедший на экраны. И внешне, и по характерам они были разными, что не мешало им дружить.

Разговорчивый и неугомонный Артём вырос высоким, широкоскулым и светловолосым парнем с крупным и улыбчивым лицом. Густые русые волосы, зачёсанные назад, обнажали высокий лоб. Убеждая собеседника, Тёмка округлял зеленовато-жёлтые глаза и резко сжимал губы с глухим звуком, как бы ставя точку: «Амба»! Учился он не лучшим образом – кипучая натура не давала возможности сосредоточиться на занятиях. Его волновали иные, значительно более интересные проблемы, чем школьные предметы – двор, кино, оружие… К тому же много времени съедала игра на скрипке – преподаватель считал его подающим большие надежды. Но, обладая цепким умом и хваткой, Хмель успешно избегал двоек, не сильно напрягаясь. Он любил приключенческие романы, мальчишеские тайны и обожал, когда в компании к нему было приковано внимание, поэтому много говорил и часто привирал, увлекаясь настолько, что и сам верил придуманному.

Чуть выше среднего, для своего возраста, роста, Лёня Реденс был светловолосым и кареглазым. Прямые волосы он укладывал по моде – начёс чуть свисал на лоб. Улыбаясь, Лёнька обнажал все тридцать два красивых и ровных зуба. В меру спортивный, он умел элегантно носить одежду. Так случилось, что из-за переездов семьи Реденсу пришлось осваивать школьную программу первого и второго классов урывками и в основном дома. Это не способствовало прилежанию, и он постоянно чуть запаздывал с освоением текущего материала, не придавая особого значения успехам в школьных дисциплинах. Лёня интересовался в основном техникой, с которой был «на ты» – мог дни напролёт копаться в двигателях автомобилей или мотоциклов, чинить электроприборы или мастерить что-нибудь для дома. Набравшись богатого, для своих лет, опыта Реденс стал ироничным, что воспринималось иными окружающими, как надменность. Такое впечатление усиливала и его улыбка, больше похожая на усмешку. Однако верховодить Лёню не тянуло – он любил смотреть на происходящее со стороны, правда, не оставаясь равнодушным к подростковым шалостям. К пятнадцати годам этот парень понял, что к людям надо относиться философски и воспринимать их такими, какие они есть, а поскольку одноклассники стали для Реденса своими, он без труда соблюдал правила игры, одобренные друзьями.

В мускулистой фигуре огненно-рыжего и сероглазого Феликса Кирпичникова со сплошь усыпанным веснушками лицом чувствовались сила и ловкость. С обидчиками Кирпич дрался, отлично удерживая удар и не показывая, что ощущает боль. Он прекрасно занимался в школе, но любил похулиганить и порой небезобидно. С детства парень рос молчуном, предпочитая роль слушателя. В нём отсутствовали страсть к внешнему лидерству и стремление непременно переключить на себя внимание подростковой компании. Как и одноклассники, он обожал технику, и уже в одиннадцать лет научился управлять автомобилем. Друзья знали, что Феликс не подведёт, но заставить его сделать что-то против желания, было почти невозможно.