Шрифт:
— Что ж вы, орлы залетные, — начал майор, — постоянно влипаете в неприятности? Вот пойду расскажу Сапрыкину, каким образом бойцы, приданные под его начало, службу несут. Ох как он обрадуется, как обрадуется…
Оба парня побледнели, представив, что их ждет. Фикса с надеждой посмотрел на Александра. «Выручай, брат. Ты же самый главный, самый хороший чел!» — читалось в его взгляде.
И Бер сжалился:
— Ладно, парни, проехали. Лучше скажите, как ведет себя клиент? — сменил он тему. — Буянит?
— Нет. Изредка цепями гремит и шипит, — доложил Гвоздь.
— У кого ключи? Открывай, — потребовал Александр.
— У меня, — Гвоздь полез в карман, — одну секунду. — Он наконец достал ключ от навесного замка. От старого, врезного, ключей в свое время, естественно, не нашли. Когда заселялись и инвентаризировали доставшееся имущество, пришлось взламывать все двери в подвале, потом приделывать петли и навешивать новые замки.
Тяжелая металлическая дверь с легким скрипом отворилась. Внутри было темно.
— Свет, — попросил Бер.
Фикса передал ему зажженную керосиновую лампу. Сразу посветлело. Керосинки при включении на полную мощность светили достаточно ярко, не хуже, чем лампы накаливания. Перед клановцами предстал гнолл, прикованный наручниками к трубам в углу камеры. Ноги ему связали веревкой, ею же примотали к ноге длинный хвост. Оказалось, что аборигены ловко орудуют хвостами, как хлыстом.
— Ты посмотри, подлюка, что сотворил с собой! Мать вашу за ногу! — мгновенно вскипел Никифоров.
Александр сразу не понял, из-за чего Вячеслав возмутился, но через долю секунды тоже увидел и он. Гнолл непостижимым образом извернулся и почти перегрыз себе руку выше локтевого сгиба. Под ним натекла изрядная лужа крови.
— …твою мать! — тоже не сдержался Бер. В затылок громко и учащенно задышали. Таким способом парочка оболтусов поддержала обалдевшее состояние своего начальства.
— Что будем делать? — В голосе Никифорова послышались напряженные нотки. — Может, сразу в расход тварь?
— Дай подумать. — В голове Бера заскрипели мысли. Он приблизился к заключенному. Пасть гнолла раскрылась на четыре части, показывая человеку множество зубов, расположенных по краям «лепестков». Из горла послышался слабый хрип. Не обращая внимания, Александр опустился рядом на корточки.
— Сашка! — напряженно произнес Вячеслав и навел на аборигена пистолет.
Бер, не оборачиваясь, отмахнулся и продолжал разглядывать ослабевшее серокожее существо. Гнолл резко подался вперед. Бер мгновенно отшатнулся.
— Не стреляй! — предупредил он Никифорова.
— Он же тебя чуть не укусил! — Возмущению Вячеслава не было предела. — Все, завязывай с ним. На хрен, на хрен.
— Постой, не кипятись. Я все же попробую войти с ним в контакт. Если не получится, тогда прибьем его, и дело с концом.
— У тебя одна попытка, — смилостивился Никифоров.
Гнолл четырьмя глазами уставился на Александра и слабо шевелил челюстями, будто пытался произнести что-то, но безрезультатно. Не меняя позы, Бер сосредоточился и представил, будто его мысли, словно сверло, проникают сквозь череп аборигена прямо в мозг. Так просидел минуту, другую. «Ничего не выходит. Нужно попробовать как-то иначе», — подумал он и решил действовать, как при лечении. Сначала вошел в легкий транс и, когда ощутил собственную энергетику, попытался «перекинуть» это состояние на решение проблемы.
«Не мучай себя, шхас», — послышался в голове далекий голос.
Александр открыл глаза и уставился на пленника.
«Ты можешь слышать меня?»
«Я слабый шхас. Могу слышать и слушать на небольшом расстоянии. Поэтому я всего лишь наездник шантарха», [5] — разъяснил гнолл.
«Кто такой шантарх? — спросил Бер. Разговор требовал большей сосредоточенности, чем он рассчитывал, и он решил побыстрее задать интересующие вопросы. — Почему вы нападаете на нас? Сколько вокруг города таких, как ты? Отвечай!»
5
Шантарх — ездовое животное воинов хашш. Имеет некоторое сходство с древними земными динозаврами — велоцерапторами. Однако, несмотря на внешность, шантархи — млекопитающие.
«Слишком нетерпеливый шхас. Совсем, совсем молодой шхас…»
— Шх-шх-шх. — Голова гнолла закачалась в такт издаваемому шипению.
По еле улавливаемым эмоциям Александр сообразил, что шипение было внешним проявлением веселья пленника.
— Все в порядке? — В голосе Никифорова слышалось напряжение.
— Да, — ответил Бер, — это он так надо мной смеется.
— Вот сучара! Сейчас я вгоню смех ему в глотку.
— Тихо. Не мешай, — отмахнулся Бер. — Я сам пока разберусь.